Христианские древности: Введение в сравнительное изучение

²² Цесаревич Николай Александрович проявил владение этим материалом при осмотре «домашней божницы» на Нижегородской ярмарке в 1864 г. Будущий император Александр II еще в 1837 г. в ходе путешествия по России осматривал святыни Москвы «… историческое значение которых разъясняли цесаревичу митрополит Филарет и приглашенный Жуковским известный путешественник по святым местам А. Н Муравьев». «Александр Николаевич последовательно посетил монастыри Чудов, Донской, Данилов, Симонов, Крутицкий, Новоспасский, Теремныя церкви, храм Спаса на Бору… Во всех посещениях цесаревич проявлял необычайную любознательность, подробно расспрашивал об особенностях посещенных памятников, в связи с историческими событиями…» (Татищев, 1911, 79. Цит. по: Баталов, 1998).

²³ «Русская православная церковь — слишком невежественная, чтобы слиться с аристократическим правящим классом, и вместе с тем настолько «ученая», чтобы не оставаться на уровне простого народа — представляла крайне отсталую массу в общем состоянии империи — она была неспособна оценить открытия искусства собственного прошлого», — пишет Г. И. Вздорнов (Вздорнов, 1986, 35). Р. Г. Игнатьев, найдя в амбаре Покровской церкви в Елабуге деревянный киот в виде семиглавого храма, вложенный, по преданию, еще Иваном IV, обращался ко всем вплоть до благочинного с просьбами «дать дару Грозного более приличное помещение», — но получил отказ на том основании, что киот «безобразно несовременен». (Цит. по: Баталов, 1998).

²⁴ Показателен эпизод с поздней наружной росписью крыльца Благовещенского собора в Кремле. Рихтер предлагал уничтожить ее как «простое малярство» и гладко окрасить стены. Сакелларий собора аргументированно отвел предложение: с точки зрения церковной эта роспись уместна; иконографически она может восходить к эпохе царя Михаила Федоровича, хотя и переписана; она чтима народом, который к тому же привык видеть роспись на своем месте; и лишь в итоге он следует аргументу «от сакральности»: архитекторы не имеют права уничтожать «иконопись».

²⁵ Такой же «невещественный» подход явили исследования и реставрация столь важного объекта, как усыпальница прародителей рода Романовых в Новоспасском монастыре (1857). В рапорте Ф. Рихтер акцентирует «археологический интерес» на форме надгробий, а не на ее конкретном воплощении: «Надгробницы по форме В… и под формою С… существующие из простой кирпичной кладки, которыя для археологического интереса полезно оставить в настоящем виде, впрочем предоставляется возможность, не касаясь прежней их формы, обделать белым камнем…» Казалось вполне разумным, например, построить храм из кирпича с белокаменными деталями — вместо цельнокаменного, как ц. Рождества Богородицы во Владимире. О ее подлинных частях реставратор писал: «… по наружному виду не представляла в 1858 г. ничего древнего». (Цит по: Баталов, 1998).

²⁶ Погодин предпочитал старую кирпичную кладку: «Мел — лютейший враг нашей археологии: так густо покрывает он внешность и внутренность наших древних зданий, что делает их совершенно похожими на выстроенные накануне» (Погодин, 1871, 40; Цит. по: Баталов, 1998). Мнения М. Н. Погодина о памятниках существенны — он был на протяжении многих десятков лет издателем журнала «Москвитянин», ориентированным во многом на публикацию «Отечественных древностей и достопамятностей», и мог в известной мере влиять на общественное мнение.

²⁷ Аксаков писал, что в 1862 г. к нему пришел, работая над темой «Переправа князя Олега через Днепровские пороги на Царьград», И. Н. Крамской, «который хочет добросовестно отнестись к этой задаче: изучает одежды, вооружение того времени, устройство судов и проч… Я ему советую резко отличить варягов — тогда еще свеженьких, от племен славянских, которые повлек за собой Олег, и обозначить типы славянских племен, хоть по Нестору». (Ракова, 1979).

²⁸ Конечно, и раньше трезвость взгляда была присуща лучшим исследователям. Оленин требовал убедительных доказательств для атрибуции древностей, противопоставляя воображению холодное археологическое исследование. Он писал Солнцеву: «Я обязан вам сказать… в осторожность, что вы должны худо верить всем наименованиям, данным в Оружейной палате различным предметам… Покойный П. С. Валуев… имел страсть приписывать сии предметы в принадлежность знаменитым людям…» Известен случай, когда Николай 1 пожелал поместить в палаты Романовых серебряную солонку с владельческой надписью боярина Федора Никитича. Ее передали для экспертизы И. М. Снегиреву, который отметил несоответствие даты и обращения к боярину, также как европейский стиль летосчисления и позднюю палеографию.