Христианство

Я сам хотел бы это знать. Точно так же, как хотел бы знать, что мне делать, если передо мной встанет выбор: умереть мученической смертью или отказаться от веры. Ведь христианство прямо говорит мне, чтобы я не отказывался от веры ни при каких обстоятельствах. В этой книге я не пытаюсь сказать вам, что я мог бы сделать, – я могу сделать очень мало. Я пытаюсь показать вам, что такое христианство. Не я его придумал. И в самой сердцевине его я нахожу эти слова: «Прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим». Здесь нет ни малейшего намека на то, что прощение дается нам на каких-то других условиях. Слова эти совершенно ясно показывают, что если мы не прощаем, то не простят и нас. Двух путей нет. Так что же нам делать?

Что бы мы ни пробовали делать, все будет трудно. Но, я думаю, две вещи сделать мы можем, и они облегчат нам задачу. Приступая к изучению математики, вы начинаете не с дифференциального исчисления, а с простого сложения. Точно так же, если мы действительно хотим прощать (а все зависит именно от желания), нам, наверное, лучше начать с чего-то полегче, чем гестапо. Например, с того, чтобы простить мужа, или жену, или родителей, или детей, или ближайших соседей за то, что они сказали или сделали на прошлой неделе. Возможно, на это уйдет все наше внимание. Затем надо понять, что значит «любить ближнего, как самого себя». А как я люблю себя?

Вот сейчас, когда я об этом подумал, я понял, что у меня нет особой нежности и любви к себе. Я даже не всегда люблю собственное общество. Видимо, слова «возлюби ближнего твоего» не означают «испытывай к нему нежность» или «находи его привлекательным». Впрочем, так и должно быть – ведь как бы вы ни старались, вы не заставите себя почувствовать нежность к кому бы то ни было. Хорошо ли я отношусь к самому себе? Считаю ли я себя приятным человеком? Что ж, боюсь, минутами – да (и это, несомненно, худшие мои минуты). Но люблю я себя не поэтому; не потому, что считаю себя очень милым. На самом деле все наоборот – любовь к себе побуждает меня думать, что я, в сущности, очень мил. Значит, и врагов мы можем любить, не считая их приятными людьми. Как хорошо! Ведь очень многие думают, что, прощая своих врагов, мы должны признать, что они, в сущности, не так уж плохи, тогда как ясно, что они плохи, и все.

Давайте продвинемся еще на шаг вперед. В моменты просветления я не только не считаю себя приятным, но нахожу себя просто отвратительным. Я с ужасом думаю о некоторых вещах, которые я совершил. Значит, по всей видимости, можно ужасаться и некоторым поступкам моих врагов. И тут мне вспоминаются слова, давно произнесенные христианскими учителями: «Ты должен ненавидеть зло, а не того, кто его совершает». Или иначе: «Ненавидеть грех, но не грешника». Долго я считал это различие глупым и надуманным: как можно ненавидеть то, что делает человек, и при этом не возненавидеть его самого? Позднее я понял, что много лет именно так и относился к одному человеку, к самому себе. Как бы я ни ненавидел свою трусость, или лживость, или жадность, я продолжал любить себя, мне это было совсем не трудно. Собственно, я ненавидел свои дурные качества потому, что любил себя. Именно поэтому так огорчало меня то, что я делал, каким я был. Следовательно, христианство не побуждает нас ни на гран смягчить ту ненависть, которую мы испытываем к жестокости или предательству. Мы должны их ненавидеть. Ни одного слова, которые мы сказали о них, не надо брать обратно. Но христианство хочет, чтобы мы ненавидели их так же, как ненавидим собственные пороки, то есть чтобы мы сожалели, что кто-то мог поступить так, и надеялись, что когда-нибудь, где-нибудь он исправится и снова станет человеком.

Проверить себя можно так: предположим, вы читаете в газете историю о гнусных и грязных жестокостях. На следующий день появляется сообщение, и вы узнаете, что опубликованная вчера история не совсем соответствует истине, все не так страшно. Скажете ли вы: «Слава Богу, они не такие негодяи, как я думал!» – или будете разочарованы и даже попытаетесь держаться той, первой версии – потому что вам приятно думать, какие это законченные мерзавцы? Если человек испытывает второе чувство, тогда, боюсь, он вступил на путь, который – пройди он его до конца – заведет его в сети дьявола. В самом деле, ведь он хочет, чтобы черное было еще чернее.

Стоит дать волю этому чувству, и через какое-то время захочется, чтобы серое, а потом и белое тоже стало черным. В конце концов мы захотим все, буквально все – Бога, наших друзей, себя самих – видеть в черном свете. Подавить это уже не удастся. Безудержная ненависть поглотит такую душу навеки.