Христианство: Античность, Византия, Древняя Русь

Другая важная идея Апокалипсиса — эсхатологическая, то есть связанная с представлением о скором конце мира, с вторичным пришествием мессии. Развитие этой идеи, использование пророчеств и видений составляют основу Откровения Иоанна. При этом характерны такие повороты мысли и образы фантазии, которые выдают народную ориентацию этого произведения, его глубинную связь с народным фольклором и мифотворчеством. Это и неоднократное подчеркивание, что новое пришествие мессии и коренной переворот не за горами, что «время близко» (1, 3), и убеждение в наступлении тысячелетнего царства христова еще до окончательной схватки сил добра с силами зла — так называемое хилиастическое представление (от греческого chilioi — «тысяча»), и яркий сказочный облик Нового Иерусалима, в котором назначено жить праведникам (гл. 21–22). Картина этого идеального города, где люди будут жить светлой, блаженной жизнью, не зная ни горестей, ни страхов, составлена в лучших традициях античной утопической литературы.

Народной ориентации соответствует и бунтарство Откровения Иоанна, его своеобразный демократически-революционный дух, который более всего отличает это произведение раннехристианской литературы от последующих творений «отцов церкви». Бунтарство Апокалипсиса особенно проявляется в национальном плане, сочинение буквально пропитано ненавистью к угнетателям иудеохристиан — римлянам. Последние прямо не называются, но в облике блудницы, восседающей на страшном звере из бездны, — автор называет ее Вавилоном и отождествляет с великим городом, придавившим народы, — без труда угадывается Рим, держава римлян.

Автор Откровения живописует нравственное разложение и падение «великой блудницы» — Вавилона и призывает к отмщению ей за все ее насилия и преступления: «Воздайте ей так, как и она воздала вам, и вдвое воздайте ей по делам ее; в чаше, в которой она приготовляла вам вино, приготовьте ей вдвое. Сколько славилась она и роскошествовала, столько воздайте ей мучений и горестей» (18, 6–7). Но бунтарские настроения Апокалипсиса не ограничиваются антиримскими призывами — они имеют и более конкретную социально-политическую направленность, что находит выражение в неоднократных выпадах против обогащения и власти земных царей. Для эмоциональной окрашенности этих демократически-революционных настроений характерны особая исступленность, призыв пострадать ради последующего торжества. «Я увидел, — говорит Иоанн в своем мистическом повествовании, — под жертвенником души убиенных за слово божие и за свидетельство, которое они имели. И возопили они громким голосом, говоря: доколе, владыка святый и истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу? И даны были каждому из них одежды белые, и сказано им, чтобы они успокоились еще на малое время, пока и сотрудники их и братья их, которые будут убиты, как и они, дополнят число» (6, 9–11).

Отвергая греховный мир, первые христиане активно отрицали языческую обрядность и мораль, что составляет еще один особенный аспект раннехристианской идеологии. Апокалипсис буквально пестрит повторяющимися выпадами против идоложертвования, то есть принесения жертв по античным языческим обрядам, и против любодействования, против любых форм порока и разврата. Это отрицание не сопровождается пока сколько-нибудь четким и систематическим развитием собственного вероучения. Помимо общих идейных установок, о которых только что шла речь, нет никакой определенной догматики, столь характерной для позднейшего христианства. Нет, в частности, представления о троичности божества, нет таинства причащения плотью и кровью христовой, весьма туманно говорится о крещении.

В целом христианство, отраженное в Откровении Иоанна, отличается неразработанностью чисто религиозной догмы. Зато оно с избытком пропитано откровенными бунтарскими настроениями, которые в дальнейшем будут чужды учению церкви. Это особенное качество первоначального христианства подчеркивал Ф. Энгельс. Завершая характеристику раннехристианских общин по Откровению Иоанна, он писал: «Итак, мы видим, что христианство того времени, еще не осознавшее само себя, как небо от земли отличалось от позднейшей, зафиксированной в догматах мировой религии Никейского собора; оно до неузнаваемости не похоже на последнее. В нем нет ни догматики, ни этики позднейшего христианства; но зато есть ощущение того, что ведется борьба против всего мира и что эта борьба увенчается победой; есть радость борьбы и уверенность в победе, полностью утраченные современными христианами и существующие в наше время лишь на другом общественном полюсе — у социалистов» [27]. Равным образом и В. И. Ленин считал возможным отметить «демократически-революционный дух» первоначального христианства, от которого позднейшее христианство начисто отказалось [28].