Голая антропология в толковании Вирхова не способна овладеть своим предметом, только антропософия, учитывая высшие способности познания, видит истинного «человека». Человеческое существо, каким оно представляется антропософии, в дифференцированности своих оболочек, физически, эфирно и астрально облекающих «я», не есть нечто статически покоящееся, напротив, оно находится в динамическом движении. Истинное духовное ядро человека — его «я» — все больше пробуждается к осознанию самого себя и тем все больше вовлекает в работу естество оболочек, чтобы полностью их освоить. Благодаря этой работе начинается постепенное формирование более высокой духовной натуры. Отдаленной конечной целью сей возвышающей метаморфозы является способность воскресения и вознесения — но только если Христос и «сила (dynamis) воскресения Его» (Фил. 3:10) входят в становление человека и тем самым преодолеваются грозящие истинному человечеству силы зла. Божество, так сказать, приняло на себя риск человеческой свободы. Перед человеком открыто будущее: с одной стороны — для ужасающей погибели, с другой — для расширения «humanum» до способности воскресения и вознесения, последнее через соединение со Христом. Этим выводом антропософия привела к совпадению гуманизм и христианство, параллельное
существование которых в истории христианства объясняется взаимной предвзятостью. Слово «антропософия» является как бы сжатой программной характеристикой этого нового шага в становлении человеческой способности самоотождествления. Соответственно в Общине христиан алтарное действо получает дотоле небывалое в истории христианской литургии название — «таинство освящения человека». Как «антропософия» нимало не упраздняет «теософию», так и понятие «таинство освящения человека» вовсе не противостоит понятию «богослужение». Оно лишь конкретно заявляет, что мы именно таким образом служим Богу — помогая Ему осуществить Его план в отношении человека, а происходит это как раз через соединение со Христом. «По сути своей» христианская мистерия человека уже содержится в Библии, но, что касается сознания, она еще полностью не осуществилась.Мудрость, сознающая, что «humanum», «человеческое», открыто духу И что эти надежды на будущее осуществляет Христос, приводит и К постижению повторных земных жизней. Христос — дар
и одновременно задание для человека. Подобно тому как у Лессинга присутствовала радость учения и становления, которая позволяла ему с надеждой смотреть навстречу будущим земным жизням, точно так же, рождаясь именно из пробуждающегося прозрения тайны человечества и Христа, существует осознанно христианская радость учения и становления, которая ощущает как благодать, что христианин имеет в своем распоряжении не только эту единственную земную жизнь, дабы «черпать из полноты Христа».Дохристианская
эпоха в некоей похожей на сон безотчетности принимала повторные жизни как инстинктивно известный факт. Могло показаться, будто повторение жизней не имеет ни начала, ни конца. Определенные сверхчувственные впечатления, которые люди получали в созерцательных образах, к примеру, от продолжающихся и после смерти вожделений лишенных плоти душ, могли привести к заблуждению, будто человеческая душа проходит также через воплощения в телах животных. Впечатления, которые люди получали от продолжающих сверхчувственную жизнь предков, тоже могли быть превратно истолкованы в смысле собственных прежних воплощений. Вот почему совершенно оправданно, что для человека, которому должно было пробудиться на земле от обветшалых, уже находящихся в упадке божественных грез и осознать себя, были на время закрыты широкие горизонты сверхчувственного и весь свет сосредоточился на земной жизни, каковую надлежало прожить здесь и сейчас. «Сумерки богов» сокрыли как зрелище царства вышних существ, так и перспективу многократных перевоплощений. Только когда человек, став на земле самостоятельным и зрелым, свободно примет Христа, он сможет постепенно прийти к новому, много более осознанному созерцанию вышних миров и повторных земных жизней.Если Восток имел особый дар заметить в ходе времен циклически повторяющиеся процессы,
то Ветхий Завет впервые широкомасштабно развил и передал ощущение линейного движения истории. В Библии одна линия развития идет от начала к концу. Только такое чувство истории, которое знает о начале и конце, способно затем вместить в себя также и нечто столь неповторимое, как мистерия Голгофы средоточие всей истории.