Христос и карма. Возможен ли компромисс?

Раз Христос, как мы выяснили, подобен голограмме[298], и при этом Он Бог, то и нам тогда нужно постараться преодолеть преграды пространства и времени. Если мы, и в самом деле, заключены друг в друга, словно матрешки, и, если Он и есть самая маленькая матрешка, заключенная в самой нашей сердцевине, тогда Его божественность должна передаваться не только Его человеческой природе, как утверждал св. Кирилл Александрийский, но перекинуться через нее и на всех нас. Тогда, чтобы преобразить человечество, чтобы вырвать нас из уз страдания и смерти, Ему, по идее, достаточно было бы просто взять и изменить нашу человеческую природу, ведь она распространяется на всех. Тогда литургический годовой цикл мог бы ограничиться двумя праздниками: Воплощением (Рождество) и Вознесением, выходом в вечную славу, в жизнь самого Бога.

Сложность тут в том, что это было бы так же, как если бы прекрасный принц из нашей легенды явился за своей оборванкой в лес на золотой карете, с множеством слуг и с предложением тут же увезти ее во дворец. Мы бы тотчас оказались у Бога, не успев научиться Его любить.

Ибо Бог есть любовь. В Священном Писании мы лишь в одном месте находим слова, прямо определяющие Божественную природу, у апостола Иоанна: «Бог есть любовь» (1 Ин 4:8) и «Бог есть свет» (1 Ин 1:5). И оказывается, что все, у кого был опыт околосмертных переживаний, независимо друг от друга и даже не предполагая, что они цитируют Писание, свидетельствовали о том же. И это, конечно, не случайно. Они все говорили, что их «наводнила», «затопила» любовь. Они говорили также о свете, увиденном ими в конце того туннеля, в который они нырнули. Они часто припоминали, что этот свет не отбрасывал на землю тени. На иконах тела и предметы тоже изображены не отбрасывающими теней.

«Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы», – говорит апостол Иоанн. В этом свете те, кому выпало пережить опыт временной смерти, встречали Существо, излучающее свет, а за такой встречей у них обычно следовала переоценка, пересмотр всей своей жизни. Потому что Существо, излучающее свет, порой оказывалось самим Христом, как это было у Джорджа Ритчи, юного американского солдата, о котором я вам уже говорил.

Он отмечает, в частности, что, когда он прокручивал в уме все эти прошедшие на земле годы, то при этом от сияющей вокруг него «Славы» не исходило «ни порицания, ни упрека, только любовь». И тогда он с восторгом описывает Того, Кто задает ему вопросы:

«Наполнивший весь мир Своим присутствием, и при этом с большим вниманием относящийся к моей личности… Вопрос, как и все, что исходило от Него, имел непосредственное отношение к любви: сколько раз в своей жизни ты любил? Любил ли ты других так, как Я люблю тебя?

Всецело? Безусловно?»[299]

А вот еще одно свидетельство такого рода. Том Сэйер[300] был механиком. Однажды, когда он пытался устранить последствия аварии в гараже, он вдруг понял, что на него падает грузовик. Земля ушла у него из-под ног, и он вдруг почувствовал всю тяжесть грузовика на своей груди. Вот тогда-то за несколько минут этого кошмара он успел выйти за пределы собственного тела и пережить удивительный опыт пребывания на границе смерти. Как и все остальные, он видит этот удивительный свет: «Сначала это было похоже на далекую звезду, на точку на горизонте. Затем на солнце. Но огромное, гигантское солнце, причем его головокружительная яркость не слепила глаза и не мешала смотреть… И сам этот странный свет, казалось, соткан только из любви, ничего другого в нем просто нет. Субстанцию “чистой любви”, вот что он во всем этом видел»[301]. И в самом деле, заметив этот свет, ничего другого уже больше не замечают. Он признавал, что звучит все это абсурдно. Нас любят не звезды или какие-то другие светила. И конечно, когда люди любят друг друга, даже очень сильно, от этого у них не летят искры (ну, по крайней мере, обычно не летят!)[302]

В Писании образ света неотделим от образа огня. И понятно почему: в то время, чтобы добыть свет, нужно было добыть огонь. Христос говорит, что Он пришел огонь низвести на землю, и что Он желал бы, чтобы он уже разгорелся (Лк 12:49). О нисхождении на апостолов Святого Духа во время Пятидесятницы свидетельствуют почившие на них «языки, как бы огненные» (Деян 2:3). Но огонь часто оказывается и символом наказания для грешников (Мф 3:12, 7:19, 13: 40–42, 18:9; Мк 9:48; Ин 15:6, Откр).

В этом отражается вся амбивалентность сакрального. Святость Божия доходит до такой степени, что становится, в некотором смысле, сомнительной. Этим и объясняется реакция апостола Петра, когда он начинает понимать: «выйди от меня, Господи! Потому что я человек грешный» (Лк. 5:8). Потому что сакральное действует, как проявитель, обнажая подлинную сущность вещей. Среди слов, приписываемых Христу, но не вошедших в Евангелия, есть и такие:

«Кто возле Меня – возле огня; кто далек от Меня – далек от Царства»[303]. То есть Бог – и Царство, и огонь одновременно.