Христос приземлился в Гродно. Евангелие от Иуды

И всё же в этих больших от муки глазах было столько человеческого, столько от тех, что у Христа упало сердце. Эти лохмотья, похожие на противный, грязный кокон. Какие бабочки прячутся в вас?!

Он смотрел. Многие скользили по нему мучительным взглядом и шли дальше.

— Что ж ты не дал знать?

— А чего? — голос Иуды был суровым. — Я сразу увидел, что не татары. Чего бьшо будить уставших? Чтоб посмотрели?

Глаза его почернели. Мрачные глаза.

Проснулись и другие. Также подошли. Толпа не обращала внимания на людей на пригорке. Редко кто бросал взгляд.

Возможно, людское море так и протекло бы мимо них, но в нём шагали трое старых знакомых Христа, три «слепых» проходимца, и один из них заметил его, подтолкнул друзей.

— Он, — сказал кто-то из них после размышления.

— А что, хлопцы, не свербит ли у вас то место, куда он тогда... — Второй мошенник почесал зад.

— Да не было у него, наверное, больше.

— Бро-о-сь. Ну, не было. Так бояться должен. Украсть, а доплатить... Ну, как хотите. Я не из милосердных.

Остальные в знак согласия склонили головы. И тогда плут безумно и пронзительно заорал:

— Братья в го-ope! Лю-уди! Никто нам не подмога! Бог только единый!

— Вот Он! — показал второй. — От слепоты исцелил меня!

— Он Гродно от голода спас!

Люди начали замедлять ход. Кто миновал — оглядывался назад. Задние напирали... Безумно кричала старуха, держа за верёвку, намотанную вокруг рогов, корову:

— Торговцев изгнал! Корову вот эту мне дал! Смотрите, люди, эту!

— Не нужно дальше идти! Он тут! — загорланил кто-то.

— В Гродно — слыхали?

Братчик внезапно увидел, что толпа сворачивает с дороги и течёт к пригоркам. Он слышал крик, но слов разобрать не мог. И только потом прорезались из общего гомона отдельные крики:

— Он! Он! Он!

— Это они чего? — спросил дурило Иаков. — Бить будут?

— А тебе что, впервой? — Глаза Симона искали коней.

— Страх какой, — ужаснулся Фаддей. — Волны, что пенятся срамотою своею.

Раввуни пожал плечами.

— Это значит: пришёл час, — сказал Раввуни.

Толпа приближалась, постепенно окружая их. И вдруг стон, кажется, всколыхнул пригорок:

— Боже! Боже! Видишь?!

Тянулись чёрные ладони, худые жилистые руки. И на запрокинутых лицах жили глаза, в муке своей похожие на глаза тех, во сне.

— Продали нас! Совет церковный с татарином спелся!

— Войска стоят... Не идут!.. Не спасают!

— Один Ты у нас остался!

— Оружия!

— Продали... Хаты сожжённые.

Тысячеглазая боль снизу ползла к школяру.

— Убиты они все! Стань главою! Спаси!

— Люди! Что я могу?..

— Спаси нас! Спаси!

— ...Я нищ, как вы, бессилен, как вы.

— Покажи силу Свою! Детей побили.

Звали глаза, руки, рты.

— Я — самозванец! Я — жулик!

Но никто не слышал, ибо слова тонули в общем вопле.

— Спаси! Спаси!

— Что делать? — тихо спросил Раввуни.

— Ничего, — ответил Фома. — Тут уже ничего не поделаешь.

И Братчик понял, что тут действительно ничего уже не поделаешь. И он поднял руки, и держал их над криком, а после над тишиной.

Он помнил, какими видел их во сне.

Весь день и всю ночь кипела, бурлила тысячерукая человеческая работа. Следуя неизвестному пока замыслу Братчика, люди пришли на озеро, с трёх сторон окружённое лесом. Большое, мелкое и топкое озеро с многочисленными островками.

На самом большом из островков стоял когда-то замок Давидовичей-Коротких, наследников бывших пинских князей. Замок давно лежал в руинах. Оставалась только заросшая травой дорога через лес. Она некогда была засыпана камнем, потому и сохранилась.

Столкнувшись с озером, дорога всползала на искусственную насыпь и шла озером ещё саженей триста, пока окончательно не обрывалась. Раньше, когда замок ещё был цел, людей и лошадок перевозили отсюда до острова на больших тяжёлых плотах. Теперь и плоты догнивали на берегах да на дне. Да и сама насыпь заросла по обоим склонам большими уже медностволыми соснами, чёрной ольхой, дубками и быстрыми в росте великанами осокорями.

Толпа занималась тем, что наращивала насыпь в длину. Мелькали лопаты, скрипели колёсами возы с песком, сыпалась земля. Погрязая в глине, люди катили тачки, трамбовали. Кипела бешеная работа. Все верили: не поспеешь в срок — конец. За сутки насыпь удлинили ещё саженей на двести. До островка оставалось ещё столько же, с небольшим гаком. И тут работу остановили. Начали забивать в дно колья с ровно срезанным верхом.

Только сейчас ожила Магдалина. Приказала позвать Христа. Вместо него пришёл цыган Симон Канонит, сказал, что Христос, Фома, Иуда и ещё несколько человек ловят на дороге беженцев и заворачивают их в Крицкое урочище, где собрался уже кое-какой народ: остатки разбитых сторожевых отрядов из маленьких городков, вооружённые вольные мужики, мелкая шляхта... Магдалина ахнула, узнав, сколько была без сознания.

— Да ты понимаешь, что они Анею из монастыря увезли?!

— Анею? Поздно. Попали в такую кулагу, что будем ли ещё живы. Останемся на земле — найдёт. А нет, так и Анея, и все прочие будут нам без надобности.