Христосиада

Иисус Христос (антиклерикальное)

На Голгофе-горе необычный шум,

Как на ярмарке в Брно – и не менее,
Кто смеется. а я почему-то взгрустнул,
Хоть сегодня – моё воскресение.

Даже слов нет – такая вокруг благодать!

Вид с горы!.. Вот что значит – природа.
С высоты креста далеко видать…
Подо мною – толпы народа.

И откуда же столько их в будний-то день?

Шум подняли с земли и до неба.
Поглазеть мастера, а работать им лень,
Знают – требовать зрелищ и хлеба.

Зубоскалят одни, а другие молчат,

И в душе, вероятно, жалеют –
Ведь не всякий подобному зрелищу рад,
Но все ждут, когда я околею.

Распинали меня – там, где три креста,

Распинали меня со проклятиями,
А народ вокруг: «Ироды! Да за что ж Христа?
Ишь, поганят святое распятие!»

До сих пор не пойму: как сумели распять?

Разве в религиозном пыле?
Если ветер подует, то будет мотать –
Неудачно меня прибили.

А сорвусь как вдруг? – ненадёжно ведь.

Что ж теперь – уповать на случай?
Я сказал, когда гвозди вогнали на треть:
«Ну а, может, шурупами лучше?»

Что, на базе их нет? Я могу погодить,

Мне ведь это, сам знаешь, не к спеху.
Ведь хорошее дело – а так опошлить,
Превращая в простую потеху.

Ведь шурупы надежнее – я говорил,

Подставляю, мол, щеку я правую,
Ну а он не послушался, и – гвозди вбил,
Все, причем, до единого, ржавые.

Эй, постой, говорю, молотком-то не бей –

В приговоре-то как говорилось?
Мол, распять его, и – никаких гвоздей!
Что ж гвоздями, скажи-ка на милость?

Вот теперь пропадать! Чёрт его побери! –

Хоть не в глаз, а скользнуло по брови,
Только чувствую я: у меня внутри
Началось заражение крови.

Знал бы дело такое – так сам бы прибил –

Не за страх, а на совесть – ей-богу!
Хоть отцовское дело давно позабыл,
Но к ноге не пристукал бы ногу.

Сразу видно: любители, навыка нет,

Никакой тебе квалификации:
Молотками лупили, что в белый свет:
И по пальцам и между пальцами.

Вот вишу на кресте я и час, и другой –

Начинает нога затекать.
До чего же обидно: не двинуть рукой,
И симптомов не знать столбняка.

Начиналось нормально: на гору залез,

Батя там, дух святой, полбутылки…
Для закуски и манна упала с небес…
Чудо! Все почесали затылки…

И – “по первой, дай бог не последняя!” –

Если пьянствовать, так уж пьянствовать!
Молвил бог-отец: “не минует сия!”
И достал бутылку шампанского.

Что тут пить на троих? Я уж вынул свою,

Осушили её – с божьей помощью.
Батя плакаться стал, что места в раю
Переполнены всякой сволочью.

…Уж пора уходить – я обнялся с отцом

По последней простился и с духом.
“Ну, – промолвили оба – держись молодцом
И… да будет земля тебе пухом”.

Для устойчивости я на всех четырёх

Вниз сошел – там честная компания:
“Что, – кричат, – как увидел ты райский чертог,
Так на нас теперь ноль внимания?

Должен был доказать я, что это не так –

Стариками пусть вспомнят столетними,
Что стояла земля аж на трех китах:
Накормил я их рыбами этими.

Но обиделись на меня всё равно –

Чтобы век не видать мне воли –
(Когда воду я превратил в вино)
– Своего у нас нету, что ли?

Хоть обиделись, но, далеко не тая,

Расплескали обиду по берегу.
Влезли в море потом и кричали: “Земля!”
И кричали: «Вижу Америку!»

Перепились все – и сказать нельзя:

По траве скакали, как кролики.
Думал я: раз апостолы – значит, друзья,
Оказалось – так, алкоголики.

С пьяных глаз не поймут – где нога, где рука,

Что не надо делать, что надо:
Рядом свиньи паслись – так они с бережка
Пошвыряли целое стадо.

Чтоб за это потом не пришлось отвечать –

Хоть никто не поймёт ни бельмеса –
Я решил – для себя – если спросят, сказать
Что в свиней тех вселилися бесы.

И промолвил Матфей, обожравшись гнилья:

«Меня женщины больше не радуют!»
На передние встав, удивлялся Илья:
«Как на двух люди ходят, не падают»

А я в море влез и пошел шагать –

Стало мне оно по колено.
Ну а что было делать – ведь не на чем спать,
Хоть принёс с того берега сена.

Дальше смутно всё… Говорю, как есть –

Время шло, необычно длинное,
Хоть смотай его, да и на гвоздь повесь.
Может, было что с Магдалиною?..

Поутру все, как трупы, вповалку лежат

И на ноги подняться нет сил…
Я рассолом всех напоил подряд
И, конечно же, воскресил.

Я никак не пойму: так за что же меня?

После пьянки – балда я балдою.
Пил со всеми как будто, кого-то кляня,
И подрался потом с Иудою.

Значит, он и донёс. Что ж, прощу, ничего –

Не испортит он мне обедни:
Раньше б я протрезвел – сам бы выдал его,
Ведь тридцатка – всё-таки деньги.

А потом на суде так стоял вопрос,

Что решён он был в пять минут:
“Ну, поскольку и есть ты Иисус Христос,
То тебя непременно распнут.”

Как распять, да за что?! Да креста на вас нет!

Ну конечно же, нет креста.
На меня вот нашёлся – и знает весь свет
Как распяли на нём Христа.

Приговор составлял явный гад – чтоб его

Да святой водой намочило!
Стал спасать меня Понтий Пилат – что с того?
Руки вымыл – наверно, без мыла.

Ну, Пилат – бог уж с ним

(Много ль с Рима возьмешь?)
Но общественность наша где делась?
Не стоял на учёте я, не был судим –
Или тоже с римлянами спелась?

На других посмотреть – так почище шалят,

А глядишь – и взяты на поруки.
Может быть, потому, что сам черт мне не брат,
Принимать мне приходится муки?

Объяснять не хотят – ни к чему голосить –

Понимать не желают, хоть тресну.
Но чего вы возились? – хотел бы спросить –
Все равно ведь я завтра воскресну.