Христославы

— Ну, давай сюда скорй свою голову, — сказала мать, достала изъ божницы полубутылку изъ-подъ сельтерской воды съ остатками деревяннаго масла, налила себ на руки и стала мазать сыну голову.

— Скорй, маменька… Давыдка, я думаю, ужъ ждетъ меня, — торопилъ Никитка.

— Ну, и подождетъ. Не велика птица! Такой-же прачкинъ сынъ.

Причесавъ сына, мать надла на него новую розовую ситцевую рубашку, которая стояла коломъ и сказала:

— Ну, иди. Да не баловаться по улицамъ! Прежде всего зайдите въ мелочную лавку и тамъ прославьте. Потомъ въ булочную.

— Мы, маменька, и по чужимъ лавкамъ пойдемъ, — сказалъ Никитка, накидывая на себя пальто.

— Можете. Въ мясную зайдите.

— Мы и въ портерную, и въ погребокъ.

— Портерная и погребокъ будутъ сегодня утромъ заперты. И лавочки-то только посл обда. Такъ вотъ… Лавочки обойдете — по жильцамъ нашего дома ступайте. Къ купцу, что во второмъ этаж, не забудьте зайти. Я вдь его знаю, я вдь у него прежде стирала. Теперь только они другую поденщицу для стирки берутъ. Онъ добрый и она добрая…

Но Никитка ужъ нахлобучилъ на себя шапку, схватилъ звзду и помчался вонъ изъ подвала.

На двор было еще совсмъ темно, горлъ фонарь. Въ окнахъ дома свтились огоньки. Было еще рано, но уже по двору сновали дворники. Пробжала горничная изъ булочной съ булками въ салфетк, кучеръ Пантелей несъ два ведра воды въ конюшню.

— Съ праздникомъ, Пантелей! — крикнулъ ему Никитка. — Христа славить жду.

— Иди, иди… иди къ намъ на кухню. Прославь Христа кухарк Василис.

— А какая-же мн польза отъ Василисы? Вдь она мн пятачка не дастъ?

— Ахъ, ты корыстный! корыстный! Маленькій, а смотри какой корыстный, — сказалъ кучеръ.

— Даромъ зачмъ-же?.. — проговорилъ Никитка, вбжалъ въ подъздъ черной лстницы и сталъ взбираться по ступенькамъ на чердакъ къ Давыдк, гд Давыдка жилъ съ отцомъ своимъ слесаремъ и матерью, ходящей поденщицей по стиркамъ.

На чердакъ онъ вбжалъ запыхавшись. Многочисленная семья слесаря была уже вставши. Ревли маленькіе ребятишки. Мать варила въ русской печк на шестк кофе на таган, подкладывая подъ таганъ щепокъ. Самъ слесарь въ опоркахъ на босую ногу сидлъ у стола, на которомъ горла лампа, и кормилъ кашей плачущаго ребенка.

— Здравствуйте, — сказалъ Никитка. — Я за Давыдкой. Давыдка дома?

— Сейчасъ придетъ. Онъ въ булочную за сухарями посланъ, — отвчала мать Давыдки.

— Пора ужъ Христа славить идти.

— Вернется изъ булочной, такъ и пойдете, — проговорилъ слесарь. — Покажи-ка звзду-то…

— Звзда хорошая, только не вертится. Нашъ Кузьмичъ хотлъ ее сдлать мн, чтобъ вертлась, но не смогъ.

— Живетъ и эта…

— Дяденька, голубчикъ, нтъ-ли у васъ стерлиноваго огарочка для Давыдки, а то все я, да я?.. Моя и звзда, мой и огарокъ, а отъ Давыдки ничего… — просилъ Никитка.

— Откуда у насъ огарки! Видишь, керосинъ горитъ.

— Ну, что-жъ это такое! Идемъ вмст, а отъ Давыдки ничего…

— А какъ-же бы ты одинъ-то пошелъ? Нешто одному пть сподручно? — спросилъ слесарь. — Фасону настоящаго не выйдетъ, коли одинъ. По одному христославы не ходятъ. Еще и двухъ-то мало.

— Я не просилъ-бы, дяденька, но у меня огарокъ малъ. Весь сгоритъ, такъ какъ намъ тогда?

— Ну, и безъ огня хорошо! Сгоритъ — и безъ огня славить будете.

Прибжалъ Давыдка съ сухарями въ корзинк.

— Пришелъ? А я тебя ужъ давно жду, — проговорилъ онъ, увидавъ Никитку, поставилъ корзинку на столъ и прибавилъ:- Я одвшись, я давно уже готовъ даже въ пальт. Пойдемъ.

— Да выпей ты, пострленокъ, прежде хоть кофею-то съ сухариками, — сказала мать.

— Нтъ, маменька, мы пойдемъ. А три сухаря я съ собой… По дорог съмъ.

Давыдка закусилъ одинъ сухарь, два другіе опустилъ въ карманъ пальто и выбжалъ съ Никиткой на лстницу.

— Булочникъ ждетъ насъ, — сказалъ Давыдка Никитк. — Я сказалъ ему, что мы придемъ Христа славить. Онъ сказалъ, что по сладкой булк намъ дастъ.

Они стали спускаться съ лстницы.

   «Христосъ раждается, славите,»

заплъ Никитка, репетируя.

Давыдка сталъ ему подтягивать.

II

Въ нижнемъ этаж отворилась дверь на лстниц. Дворникъ Панкратъ въ новой полосатой шерстяной фуфайк и чистомъ передник выносилъ изъ кухни ведро разныхъ отбросовъ, накопившихся съ вечера.

— Съ праздникомъ, дяденька Панкратъ! — хоромъ крикнули ему Никитка и Давыдка.

— А, христославы! — откликнулся дворникъ. — Ну, здравствуйте, здравствуйте! и васъ съ праздникомъ… Куда? По жильцамъ?.. Да спятъ еще вс.

— Прежде по лавкамъ норовимъ.

— Зайдите въ полковницкую-то кухню. Тамъ вс вставши, кофе пьютъ.

Панкрата распахнулъ двери въ кухню и крикнулъ:

— Надо вамъ христославовъ? Христославы на лстниц. Давыдка слесаревъ и Никитка.

— Ну, что-жъ… пусть зайдутъ, — послышалось изъ кухни. — Трешенку дадимъ.

Никитка ужъ чиркалъ спички о коробку и зажигалъ звзду.

Вотъ они въ кухн. За большимъ некрашенымъ кухоннымъ столомъ, наполовину накрытымъ красною скатертью, сидли за кофеепитіемъ кухарка — полная женщина, молодой лакей — тщедушный человкъ съ усами и по утреннему не во фрак, а въ гороховомъ пиджак и горничная — рябоватая женщина. Горничная разсматривала подаренную ей съ вечера съ елки господами шерстяную матерію и говорила кухарк: