Христов братец. Русские духовные стихи, легенды и сказки

Вопрос авторства – вопрос не праздный. Мы живем в эпоху, когда, казалось бы, написано всё, невозможно изобрести новый стиль в литературе, новый язык, найти новую тему, когда автору предлагают слезть с освященного веками постамента, и даже сама идея «смерти автора», с подачи Ролана Барта, стала давно не новостью. Сокровищница мировой, и в том числе русской, словесности видится сегодня переполненной как никогда; зачем придумывать что-то – черпай из уже имеющегося, компилируй как хочешь; мы вроде бы недавно похоронили и пресловутый постмодернизм – но надгробные речи, произносимые по нему, звучат как пророчества: писатель Пелевин в романе-антиутопии «S.N.A.F.F.» выводит профессию «сомелье» – в описываемом им обществе будущего они заменили писателей-поэтов-художников-композиторов-философов, составляя произведение из готовых блоков, тыкая пальцем в меню по заказу клиента, композитор Владимир Мартынов в интервью говорит о том, что видит композитора завтрашнего дня просто «диджеем с чемоданом пластинок», поэт и художник Олег Пащенко считает авторство ненужным, называя того, кто сегодня пишет книгу, рисует картину пастелью или компьютерную заставку, проектирует храм или небоскреб, «серфером на всемирной волне идей, существующих независимо от человека…»

Между тем понятие анонимности в творчестве – не новость. Эпохой анонимов была эпоха средневековья: главным содержанием жизни, мысли, чувствования, мерилом общественного и бытового уклада средневекового русского человека была вера, Церковь и то, что открыто в Церкви через Священное Писание и Священное Предание. В те времена писатель передавал читателям основы православной веры и не имел нужды в воображении, так как передавал чистую правду, не имел и нужды рефлексировать на тему своего авторства и заявлять его: кто таков человек, ведь истинный Автор – Сам Бог. Потому-то и появилась у иконописцев традиция не подписывать своих икон, потому-то так трудно исследователям установить, кто именно написал «Повесть о погибели русской земли» или «Слово о полку Игореве». Эта эпоха имеет свои исторические границы; интересующиеся вопросом могут прочесть, скажем, замечательную книгу доктора филологических наук, профессора Александра Ужанкова «Стадиальное развитие русской литературы 11 – первой трети 18 века. Теория литературных формаций», в которой увлекательно рассказывается, как и под влиянием чего эти формации сложились на Руси и чем характерна каждая из них, как и когда русская литература перестала быть чисто церковной, и в ней появились рефлексия, психологизм, непростота отношений к Богу, миру внешнему и миру души, появилось место для воображения, стало всё громче заявлять о себе то, что мы называем «авторской индивидуальностью».

В книге «Христов братец» мы видим как раз переходный момент: средневековая анонимность создателей «Голубиной книги» и «Повести о Бове», сказок и песен еще сохраняется, вера Христова, Церковь и ее традиции остаются каноническим мерилом жизни – но авторское, человеческое, психологическое начало уже вошло в ткань повествования. У читателя возникает вопрос: как же читать эти произведения?