Читаем Христоверы полностью

В полубесчувственном состоянии Евдокия Крапивина лежит в общей куче хлыстов. Отовсюду слышатся стоны, крики, невнятные бормотания. Ей трудно дышать, она ослаблена настолько, что не в состоянии пошевелить ни руками, ни ногами. Все силы без остатка отданы ею на радения. Рядом стонет сестра Мария в объятиях своего духовного мужа.

Пытаясь привстать, Евдокия вдруг увидела огонёк свечи. Среди стонущей в сексуальном угаре массы тел девушка разглядела Андрона. Старец склонился над ней.

– Сегодня свальный грех не для тебя, голубка, – погасив свечу, прошептал он. – Ты слишком хороша собой, чтобы предаваться ему в этой смрадной куче.

Андрон взял её на руки и, ничего не говоря, понёс к выходу из избы.

<p>11</p>

Двухэтажный дом купца Сафронова находился на тихой улочке в центральной части Самары. Деревянное здание крыто железом, богато украшено резьбой по дереву. С двух сторон пристроены каменные пристройки. Сразу за домом большой сад.

Иван Ильич с супругой проживал на втором этаже, внизу располагались большая прихожая, совмещённая со столовой кухня и жильё для прислуги.

Вернувшись под утро из Зубчаниновки, Сафронов быстро умылся, переоделся и поспешил в комнату жены, заранее подбирая в голове слова для оправдания.

Супругу он застал спящей в кресле. Рядом с ней, на столике, – три догоревшие свечи. Иван Ильич крадучись приблизился к креслу и долго, с виноватым видом, молча любовался красивым лицом супруги. «И что меня всё к сектантке этой влечёт? – думал он с горечью. – Ведь Марина моя ничем не хуже, хотя уже сорок пять годков наступило. Всё, надо как-то соскребать с себя эту блажь, пока…»

Словно почувствовав на себе его взгляд, Марина Карповна открыла глаза и жеманно потянулась.

– Это ты, Ваня? – прошептала она. – А я тебя всю ночь ждала. Переживала, что тебя снова жандармы под арест взяли.

– Да вот, у Гавриила Лопырёва задержался, прости, – вкрадчиво, с видом нашкодившего ребёнка, заговорил Иван Ильич. – Сначала, с вечера, мы с ним делишки торговые обсуждали, а потом за картишки присели. Вот так ночка незаметно и пролетела.

– Врёшь поди, Ваня? – усомнилась Марина Карповна. – То, что у Гавриила был, ещё поверю, но чтобы вы ночь за картами провели…

– Так и было, душа моя, не сомневайся, – заверил Сафронов. – Карты так затягивают игроков, что всё забываешь на свете.

– Странно как-то, – натянуто улыбнулась Марина Карповна. – Вы как с Гавриилом схлестнётесь, так пьёте до утра и за юбками волочитесь.

Сафронов сел в кресло напротив и вздохнул.

– Так это когда было? Отошли те светлые денёчки, дорогая. Теперь годы берут своё, а я всецело твой. Сейчас всё больше на картишки тянет, чем под бабьи подолы.

– Все годы нашего замужества я считала, что ты любишь меня, Ваня, – с упрёком сказала Марина Карповна. – А ты только жил со мной рядышком, а сам всё за девками волочился.

– Нет, не продолжай! – всплеснув руками, запротестовал Иван Ильич. – Нам что, больше поговорить не о чем?

– А о чём нам ещё разговаривать, Ваня? – качая головой, возразила Марина Карповна. – Ты всегда поступаешь, как хочешь, и я уже привыкла к этому.

– Постой, тебя что-то не устраивает? – напрягся Иван Ильич. – А может быть, я держу тебя в чёрном теле? Ты же отказа ни в чём не знаешь, Марина. Живёшь как у Христа за пазухой.

Марина Карповна загадочно улыбнулась и пожала плечами.

– Нет, я на жизнь уже не жалуюсь, – сказала она. – Свыклась со всем и не ропщу. В доме всего вдоволь, кроме внимания. Ты всегда куда-то уезжал на две недели, а возвращался, бывало, через месяц. Я тебя каждый день ждала, но ты всё не ехал…

Морщась от гадкого чувства, появившегося внутри, Сафронов вскочил с кресла и подошел к окну:

– Ты сейчас говоришь, как избалованный ребёнок, дорогая. Я всегда уезжал только по делам, а не ради удовольствия.

Губы Марины Карповны задрожали от обиды.

– Ты лгал мне, Иван, – сказала она. – И уезжал ты в «деловые поездки» только из дома, но не из города. Ты переезжал к очередной пассии и жил у неё в своё удовольствие.

– Давай на этом закончим, Марина! – взмолился Иван Ильич. – Плохо или хорошо, но большую часть жизни мы прожили вместе. И знай: в моём сердце твоё место никем и никогда не будет занято.

Голос его дрогнул, наступило молчание.

– Ваня, подойди ко мне, – попросила Марина Карповна тихо.

Услышав её, Сафронов отошёл от окна и обернулся. Супруга сидела в кресле и смотрела на него полными печали глазами. С замирающим сердцем он подошёл к ней. В порыве Марина Карповна вскочила с кресла, обняла его за шею и потянулась к его губам.

– Я очень несчастна, Ваня, – прошептала она. – Муж мой непутёвый, поцелуй меня!

Сафронов растерялся. Ему не хотелось целовать жену. Он освободился от объятий Марины Карповны и с тяжёлым сердцем вышел из комнаты.

* * *

Трое суток метался Силантий Звонарёв в постели, как одержимый. Он кричал, рычал, стонал и дышал так тяжело, что казалось, будто он доживает последние минуты своей жизни. Родители ни на шаг не отходили от кровати сына.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза