Хризантема

Кэнсё пришлось снова скорчиться, но на этот раз хотя бы в горячей воде. Уткнувшись подбородком в колени, он с наслаждением ощущал, как боль в изломанных суставах растворяется и уходит. Кожа горела, приобретая темно-розовый оттенок, бритую голову он повязал полотенцем, чтобы защититься от жара. Вздохнув, монах закрыл глаза. В голове сами собой складывались строки и будто плыли, лениво извиваясь, во влажном душном воздухе:

Весенние сны
Придут иль прочь улетят
Милостью ветра.

Выехали они лишь в двенадцатом часу. Урна с прахом Кику-сан осталась в погребальной комнате за алтарем. Было решено, что сразу везти ее неразумно, сначала нужно отыскать семью Хомма.

На случай успеха в поисках Мисако захватила с собой бутылку хорошего сакэ в подарочной коробке и красивую жестяную банку рисового печенья. Тэйсин уложил в машину все приготовленные заранее коробки с едой, включая свою. Долгая дорога и свежий морской воздух прибавят путешественникам аппетита, рассудил он. В заключение монах передал Мисако пакет, завернутый в хлопчатобумажный платок цвета индиго. Проводив поклоном автомобиль, выезжавший из ворот храма, он сразу пошел к алтарю семьи Танака и зажег палочку сэнко перед портретом Учителя. Молитву прервал телефонный звонок, донесшийся из кухни.

«Прошу простить меня, — поклонился монах фотографии, — я должен заняться делами храма».

Смахнув слезу рукавом кимоно, он, тяжело переваливаясь, побежал на кухню.

*

Шоссе номер семь тянулось блестящей черной полосой под сплошными струями дождя. Машин на дороге почти не попадалось, как и крестьян на мелькавших прямоугольниках рисовых полей. То здесь, то там мелькали вывешенные полосы ткани в виде больших ярко раскрашенных карпов, напоминая о предстоящем Дне мальчиков. Глубоко вдыхая холодный влажный воздух, Кэнсё то и дело протирал запотевшее ветровое стекло, чтобы видеть дорожные указатели. Никто не произнес ни слова до самого Mураками, где Кэнсё, развернув карту, дал указание Мисако свернуть в конце квартала налево. Торговая улица была заполнена зонтиками, подпрыгивавшими в такт шагам. Внезапно дома и асфальт закончились, впереди лежала длинная полоса пляжа.

— Боюсь, что трассу через горы еще не достроили, — с сожалением заметил монах, — так что придется нам свернуть и ехать по старой дороге вдоль берега. Когда объедем гору, повернем по указателю направо и снова окажемся на седьмом шоссе.

Ухабистая грунтовая дорога соединяла редкие рыбацкие деревни. Мисако вела машину медленно, вглядываясь сквозь пелену дождя. Слева мелькали скалы, нависавшие над серой полоской моря, и низкие, искривленные постоянным ветром сосны, с которых взлетали и парили в воздухе, несмотря на дождь, бурые ястребы.

— Совсем как картина на свитке, правда? — прошептал Кэнсё.

— Да, — тихо ответила Мисако, вдруг осознав, что будет вспоминать эту дорогу еще очень долго.

Время от времени машина ныряла в туннели с черными блестящими стенами, раз чуть не столкнувшись с грузовиком. Водитель высунулся из окна и, улыбнувшись Мисако, знаками показал, чтобы она подала назад. Пришлось остановиться на самом краю дороги, так близко от полосы прибоя, что до машины долетали хлопья пены.

Мисако вдруг ощутила на плече руку Кэнсё.

— Нам обязательно нужно побывать здесь еще раз, в хорошую погоду, — улыбнувшись, сказал он, тут же вспомнив, что скоро окажется очень далеко.

Улыбка его угасла, глаза потемнели, и он молча откинулся на спинку сиденья.

— Мне кажется, у вас есть плохие новости для меня, Кэнсё-сан, — заметила Мисако. — Почему вы молчите?

— Не такие уж плохие… — ответил он с деланной улыбкой.

— Тогда скажите, я могу слушать и вести машину.

— Пожалуйста, — взмолился он, — позвольте мне рассказать на обратном пути.

— Вы больны?

— Нет, что вы, ничего подобного… Потом, хорошо?

— Хай, я понимаю.

Они надолго замолчали. Снова выехать на скоростное шоссе удалось лишь около часа дня. Дождь почти перестал, в небе стали появляться голубые просветы, а дороги теперь тянулась вдоль горных склонов, сплошь покрытых зеленью с яркими белыми вкраплениями цветущих диких вишен. Съехав с шоссе, согласно плану Тэйсина, перед городом Ивафуне, путешественники снова свернули и вернулись немного назад вдоль побережья по другой проселочной дороге, такой же ухабистой, как и первая. Впереди показалась огромная скала, похожая на окаменевшего гиганта, который защищал прилепившуюся у подножия рыбацкую деревушку.

Проехав скалу, Мисако остановила машину. Здесь все было серо-желтым, одноцветным, если не считать голубого кимоно молодой девушки, которая развешивала на бамбуковых шестах гирлянды водорослей.

Деревня Нэйя представляла собой два ряда побитых морем и ветром домишек, разделенных узкой дорогой, глубоко врезавшейся в песчаную почву. Шаткие деревянные каркасы едва держались, и для устойчивости на крышах были навалены тяжелые камни.

— Словно другой мир, — прошептала Мисако.

— Скорее, другая эпоха, — поправил Кэнсё.

— Что-то мне здесь не нравится… — поежилась она. — Что будем делать?

Священник сложил карту.