Хризантема

Лишенный и малой толики честолюбия, Тэйсин никогда не мечтал подняться выше должности простого монаха. Тем не менее его нынешний формальный сан назывался фуку-дзюсёку, то есть сменить настоятеля на высоком посту должен был именно он. Судьба распорядилась так, что наследника в обыденном смысле, сына или внука, старик не имел, хотя сам принял бразды правления храмом от своего отца. За годы службы Тэйсин проявил аккуратность и благочестие, заслужил уважение прихожан. Старейшины храма давно уже настаивали, чтобы молодого монаха формально приняли в семью Танака и назначили официальным преемником, однако старик настоятель не любил спешить, и лишь в 1962 году, когда скончалась его супруга, он решился наконец объявить Тэйсина фуку-дзюсёку. В тот торжественный день Тэйсин испытал первый приступ нервного голода. Несмотря на то что он уже и так выполнял многие функции, выходившие за пределы обязанностей простого священника, положение и ответственность, сопутствовавшие новому сану, пугали и подавляли его. Он чувствовал неуверенность и внутреннюю пустоту. Разве это возможно — ему, деревенскому увальню, занять место Учителя, которого он так почитал? Теперь, чего доброго, прихожане начнут подталкивать его к женитьбе. Настоятелю храма положено иметь семью — женскую работу в храме должна выполнять женщина, а не добровольцы из паствы.

Тэйсин уныло размышлял обо всем этом, и ему вдруг отчаянно захотелось чего-нибудь сладкого. Поесть он всегда любил, но теперь желание стало непреодолимым и мучило его почти каждую ночь, не давая спокойно уснуть. В широком рукаве кимоно монах прятал печенье, и чем больше дряхлел старик настоятель и шушукались между собой старейшины, тем больше требовалось сладостей. Когда в храм приняли нового младшего священника, работы стало меньше и напряжение несколько ослабло, однако Тэйсин настоял на том, чтобы сохранить кухонные обязанности за собой, опасаясь лишних пересудов: мол, святые отцы недоедают из-за отсутствия женщины на кухне.

Новичок, принявший вместе с духовным саном имя Конэн, служил в храме уже два с половиной года. Совсем молодой, хрупкого сложения, он страдал от угрей, причинявших ему сильное душевное беспокойство. Он настолько стеснялся обезображенного прыщами лица, что с трудом мог вымолвить несколько слов. Это сильно затрудняло общение, однако нисколько не влияло на трудолюбие нового священника. Особенно старый настоятель ценил в нем то, что Конэн никогда не жаловался и безропотно выполнял всю работу, которую ему поручали. Выслушивая нередкие жалобы на скрытность новичка, старик шутил, что Тэйсин-сан болтает за десятерых.

В свободное время Конэн обычно забирался на большой камень на заднем дворе, где и проводил время в одиночестве. Он курил сигарету за сигаретой, держа их между большим и указательным пальцами и глубоко затягиваясь, пока не оставался лишь крошечный окурок.

Тайным увлечением нового помощника настоятеля было пускание колец из дыма, в котором он достиг удивительных успехов. После каждой затяжки Конэн внимательно прищуривал глаза и наблюдал, как очередное творение медленно плывет по воздуху, поднимаясь к высоким кронам величественных сосен. Мимолетность всего существующего очаровывала молодого монаха. Он с удовольствием мыл чашки, которые вскоре снова должны были наполниться рисом, расчищал граблями дорожки, которые завтра точно так же покроет палая листва… И в то утро Конэн, помогая подготовить храм к приезду гостя, старательно чистил туалеты, мыл кафель в ванной и протирал влажной тряпкой деревянный пол, думая о том, что не пройдет и нескольких дней, как все это вновь станет таким, как прежде.

— Мне нравится заниматься обычными делами, без которых не обойтись, — признался он как-то Тэйсину во время одного из редких приступов красноречия. — Я хочу служить Будде рядовым солдатом.

Старик настоятель самолично срезал красную камелию в храмовом саду и поставил в керамическую вазу. Затем пошел в библиотеку и достал старинный свиток, на котором изящно выведенные иероглифы складывались в строки:

Уйду в никуда
И пришел ниоткуда.
Как пуст этот путь.

Старик прочел написанное вслух и нахмурился. Дзэнское стихотворение ему не слишком нравилось, но свиток был одним из бережно хранимых сокровищ храма и вполне подходил для украшения комнаты гостя.

Рано утром Тэйсин, отпирая ворота, встретил пожилую женщину из числа старейшин. Он отвечал за отношения с прихожанами и никогда не упускал случая приобщить их к делам храма. С улыбкой поклонившись старушке, монах радостно поведал ей о предстоящем визите досточтимого гостя. Слухи быстро распространились по городку и к девяти утра дошли до Кэйко, которая тут же бросила все дела и поехала в храм, гадая, что затеял отец.

Настоятель подметал ступени парадного входа.

— Какой такой досточтимый гость? — осведомилась она подозрительно. — Я слышала, он из дзэнского монастыря в Камакуре?

— Мы чтим всякого гостя, — заметил старик. — Кто тебе сказал?

— Медсестра из клиники, — раздраженно пояснила Кэйко.