Хризантема

В спальню, запыхавшись, вбежал Хидео со стаканом холодного ячменного отвара.

— Что случилось?

— Не знаю… Помоги мне подняться! Может, мне нужно в туалет…

Белая как мел, Фумико тяжело спускалась по лестнице, опираясь на руку мужа. На полпути вниз ее снова скрутила боль. Хидео вызвал врача и начал считать время между схватками. В три часа утра он отвез жену в больницу.

От матери Фумико знала, как проходят роды, и знала, чего ожидать. Больно должно быть, но боль проходит, как только младенец появится на свет. Но этот младенец заставлял себя ждать. Прождав несколько часов в больнице, Хидео неохотно оставил жену и вернулся домой, чтобы немного поспать и наутро идти на работу. Будда в последние дни был особенно суров.

Мать Фумико просидела всю ночь у ее постели, вытирая дочери лоб и уговаривая потерпеть. Сестры то и дело заходили в палату, проверяя, как идут дела. Фумико умоляла дать ей что-нибудь обезболивающее, но получала каждый раз лишь улыбку и очередное напоминание, что боль при родах — явление нормальное. «Принимать обезболивающее — не по-японски», — повторяли они.

В обеденный перерыв Хидео позвонил в больницу, но Фумико еще не родила. В час дня мать ушла, а еще через час врач осмотрел роженицу и объявил, что она готова. Медсестра велела ей встать и повела по коридору. Измученная, почти совсем без сил, Фумико плелась следом, таща за собой узел с простынями. Сестра посадила ее на стул, расстелила простыни, затем помогла забраться на стол. В глаза ударил ослепительный свет.

— Мама! — закричала Фумико, вся напрягшись от резкой тянущей боли. — Мамочка!

— Терпите, все будет в порядке, — уговаривала сестра, но Фумико уже не могла контролировать звуки, вырывавшиеся из ее груди.

Она увидела на мгновение лицо доктора и услышала его голос:

— Все хорошо, я уже вижу головку младенца.

Фумико зажмурилась покрепче и стала тужиться, как учила мать, напрягая все оставшиеся силы. Доктор что-то делал, и каждое его движение причиняло боль.

Внезапно до ее слуха донесся новый голос, слабый, пронзительный, которого она прежде не слышала.

— Поздравляю, — сказал доктор. — Мальчик! Отоконоко де йокатта!^[7]

— Как я рада, как рада… — повторяла Фумико сквозь слезы, испытывая невероятное облегчение. — Отоконоко де йокатта! Какое счастье…

Уже много месяцев она жила в постоянном страхе. Теперь все было позади. Мальчик! Она все-таки родила мальчика! Как чудесно!

Медсестра показала ей младенца, однако выглядел он совсем иначе, чем она представляла. Младенец был совсем маленький и красный, и еще… Боль не прекращалась.

— Э-э… а что у нас здесь? — озабоченно проговорил доктор, снова делая что-то болезненное. — Ага! — Повернувшись к сестре, он сказал строгим голосом: — Доктора Фудзи сюда, быстро! Мне нужна помощь.

Как и большинство матерей, Фумико очень скоро забыла, какие страдания испытывала, давая жизнь своему долгожданному сыну, но запомнила на всю жизнь тот страх, смятение и боль, доставленные ей рождением дочери, которую никто не ждал. Это был настоящий ад, ужасная пытка, еще и потому, что она понятия не имела, что происходит. Послышался голос другого врача, он просил щипцы, потом что-то еще… Потом стало совсем больно.

— Стойте! — завопила она. — Не надо!

Зачем? У нее уже есть мальчик! Зачем еще боль? Зачем это все? Неужели…

— А вот еще и маленькая девочка! — удовлетворенно произнес доктор. — Ну что ж, вам грех жаловаться, мальчика вы получили.

Фумико потрясенно молчала, и никто не произнес радостного «йокатта».

Ее отвезли на каталке в палату и уложили на койку в состоянии крайнего истощения. Через несколько мгновений она уже спала.

— Ей нужен покой и хороший уход, — сказал доктор матери. — Второй младенец выходил очень тяжело. Упрямая девица, нечего сказать, — усмехнулся он. — Ха! Год такой, что поделаешь…

Оба младенца оказались вполне здоровые, хоть и маленькие. Девочка весила всего два килограмма, мальчик — два с половиной. Матушка Имаи, появившись в больнице вскоре после родов, разразилась рыданиями. Такие волнения были не для ее хрупких нервов, потому Хидео и не позволил ей приехать раньше. Она засыпала вопросами каждую медсестру, которая проходила мимо, и все время хотела увидеть Фумико и младенцев, но молодая мать спала, а к новорожденным пока никого не допускали.

— А вы уже сообщили отцу? — спросила одна из медсестер.

Матушка Имаи так переволновалась, что и не вспомнила о Хидео. В вестибюле имелся телефон-автомат, и она уже достала из сумочки десятииеновую монету, однако, посмотрев на людей вокруг, передумала. Зачем им слышать о близнецах, о девочке… Раз никого увидеть нельзя, лучше позвонить из дома.

Пятнадцать минут на такси казались вечностью. Матушке Имаи так хотелось хоть с кем-нибудь поделиться, что она рассказала водителю, умолчав, правда, о девочке.

— А соо! — улыбнулся он. — Отоконоко де йокатта! Как себя чувствует молодая мать?

— Спасибо, хорошо, — ответила с улыбкой новоиспеченная бабушка и задумалась.