Хризантема

— Хай, я понимаю, — вздохнула она, убирая фотографию обратно в конверт.

Сменив тему, они проговорили еще несколько минут, и Кэйко пошла искать Конэна, который, по крайней мере, хоть прислушивался к ее советам.

Тэйсин вернулся на кухню с тяжелым сердцем.

«Ну что они все привязались с этой женитьбой? — думал он, сердито кромсая капусту. — Зачем мне жена? Храм до сих пор прекрасно обходился без женщины, обойдется и впредь. С кухней я справляюсь, мне нравится готовить. Зачем? И вообще, она наверняка будет все пересаливать…»

Теперь Кэйко, конечно, отстанет, но всего на несколько месяцев. После годовщины все начнется опять. Учитель часто говорил, что с его дочерью спорить бесполезно: если что-то решит, не успокоится, пока не добьется своего…

Квасить капусту расхотелось. К счастью, имелось дело и поприятнее.

Директор Сайто был рад видеть монаха, который выказал такой интерес к его музейным экспонатам. После того как жена смотрителя подала охлажденные полотенца и ледяное кислое молоко в бокалах, Тэйсин начал свой рассказ:

— Сайто-сама, вам, наверное, будет приятно узнать, что мы установили личность девушки, останки которой нашли в пруду…

Директор несколько сомневался, что это ему приятно, но удивлен он был точно.

— Правда? Как интересно!

— Хай! — гордо кивнул монах и принялся описывать подробности проведенного им расследования.

Директор уважительно покачал головой.

— Так вы говорите, внучка покойного настоятеля уже навестила ту семью?

— Да, господин. Она и дзэнский монах из Камакуры. Рассказали им о давно пропавшей родственнице и даже встретились с родной сестрой погибшей девушки, которая еще жива.

— Невероятно! Просто невероятно!

Тэйсин скромно улыбнулся.

— Внучка настоятеля хочет вернуть прах девушки ее родственникам, чтобы захоронить по всем правилам рядом с предками. Все уже продумано. Мы с Мисако-сан едем десятого августа, за три дня до праздника Обон. Семья Хомма будет нас ждать.

— Замечательные новости, — улыбнулся Сайто. — Спасибо, Тэйсин-сан.

Директор на самом деле был доволен. Репутация музея успела пострадать из-за слухов о привидении. Заказов на проведение в саду чайной церемонии стало меньше. Теперь же никаких причин для появления духов не останется, даже с точки зрения самых суеверных горожан.

— Будь у меня время, я с удовольствием поехал бы с вами, — сказал Сайто, — но подарок семье Хомма пошлю непременно. Не будете ли вы так любезны передать его от моего имени? Завтра он будет в храме.

Священник с поклоном поблагодарил директора. Шагая по улице, он радовался как ребенок. Вот и еще один повод написать письмо Мисако. Как прекрасна жизнь! К своему собственному удивлению, в последнее время он все делал правильно. Даже директор музея, такая важная персона, сказал ему спасибо! А женитьба… Кому это нужно? Что с ней делать, с этой женой?

Не успела эта мысль промелькнуть в сознании, как Тэйсин вспомнил дни, проведенные в больнице, когда за ним ухаживала Мисако. Нежные образы, внезапно вспыхнувшие в памяти, так удивили монаха, что он опустил голову и пошел быстрее, надеясь, что никто не обратит внимания на его раскрасневшееся лицо.

Старинный праздник Обон, связанный с почитанием духов предков, отмечается в Токио в течение трех дней в середине июля. Иногда его называют праздником фонарей. Вечером тринадцатого июля принято зажигать огонь или вывешивать яркий фонарь, чтобы показать духам путь в дом. В последующие дни на семейный буддийский алтарь кладут свежие фрукты и другую пищу, а шестнадцатого духи вместе с подарками отправляются назад к своему таинственному местопребыванию, чаще всего на миниатюрных лодочках с зажженными свечами, которые спускают по реке или отправляют в море. Во время праздника люди собираются и танцуют вместе особый танец, называемый «бонодори».

В сельских районах Ниигаты Обон отмечают в августе, по старому календарю. В прежние времена госпожа Имаи никогда открыто не запрещала Мисако поездки к родным в это время, но относилась к ним с прохладцей. Теперь же, после развода, и речи не могло быть о том, чтобы пренебречь дочерним долгом. Никаких обязательств перед семьей Имаи у Мисако больше не оставалось, более того, если судить по тому, как с ней обошлись, духи их предков давно забыли о приношениях, полученных от Мисако в бытность ее невесткой.

Сатико, разумеется, никуда ехать не собиралась. Когда она была в Ниигате в последний раз, то так переругалась с родственниками, что поклялась туда не возвращаться и ограничивалась денежными пожертвованиями дзэн-буддийскому храму, куда ходили родители. Переложив таким образом ответственность за почитание умерших членов семьи Кимура на плечи монахов, Сатико уже почти забыла о них.