Хризантемы. Отвязанные приключения в духе Кастанеды

Может быть, от внутреннего дискомфорта, а, может, от того, что я был слегка пьян, и картина мира перед глазами утратила резкость и присущую ей четкость, я неожиданно для самого себя вошел в очень необычное состояние.

Все-таки последние мои опыты с восприятием реальности сказывались, и я стал намного более чувствительным, чем прежде. Даже и не чувствительным, а каким-то иным: какие-то скрытые области во мне пробудились к жизни, и когда я концентрировал на них свое внимание, они затягивали меня и меняли мое отношение к действительности.

Сейчас я непроизвольно оказался в одной из этих областей. Я понял это сразу: в мгновение ока мир передо мной растаял и появился вновь, только в совершенно иной форме, чем прежде. Колдун превратился в какой-то раскачивающийся отросток с утолщением на месте головы – он был смешным и совсем нестрашным.

Я отчетливо видел, какие мотивы им движут: прежде всего – жажда властвовать и повелевать. Я понимал, что за ним нет особой силы, а та, что есть – обусловлена союзом с темными сущностями, которые втроем стояли у него за спиной. Они представлялись мне в виде полупрозрачных образований и не относились к нашему миру.

Колдун имел с ними сильную связь. Он использовал их возможности, чтобы подчинять для них человеческие существа, а они в свою очередь наполняли его ощущением черного могущества. Он был их проводником, они стали его настоящей сутью и изменили его восприятие под себя.

В нем не осталось ничего человеческого, он был холоден, как и они. И также безмолвно жесток. В нем не было и тени сомнения, стоит ли практиковать свое колдовство на обычных людях. Он точно знал: стоит – и совсем неважно, хотят ли этого его жертвы.

Сейчас же в отношении меня колдун просто развлекался: вероятно, он хотел еще раз продемонстрировать свое умение перед охранниками – ничего другого я в нем не обнаружил. Или это было первоначальной побудительной причиной, а потом он вошел в раж и уже не мог остановиться. Сути дела это не меняло.

Я ощутил внутри холодное желание оторвать его мерзкий отросток, которым он беспрестанно и назойливо кивал, пытаясь нащупать брешь в моей защите. Что-то во мне поднялось, сконцентрировалось, и я почувствовал, как становлюсь невероятно сильным, как в меня извне приходит нечто настолько могущественное, что я могу растоптать колдуна одной левой.

Я не мог сдержаться, поднял ногу и придавил его, как таракана, чувствуя, как сминается его панцирь, и из-под моей ноги слышится тонкий заунывный писк поверженного и сломленного существа. Признаться, у меня возникло желание его убить, но я не смог. Что-то, что управляло мной, просто опрокинуло и высушило колдуна, но не лишило его жизни, и я был уверен – вскоре он опять оклемается. Но этот удар будет помнить всю жизнь.

Я яростно поглядел в сторону сущностей. Они были сами по себе. Атака, обрушившаяся на колдуна, слегка задела и их, но только косвенно. Я ощутил, что не имею к сущностям никаких претензий: «внук шамана» их звал, и они пришли на зов – только и всего. Следовательно, они не виноваты.

Я не имел права навязывать им свое представление о жизни, чести или достоинстве – они существовали в другой энергетической вселенной, вселенной тонких материй и тонких зависимостей, и трогать их было просто бессмысленно, а то и чревато. Мне следовало просто знать, что они существуют, и оставить их в покое. А вот колдун – совсем другое дело! Этот червяк еще должен за все ответить!

Я с силой вдавил его в невидимую поверхность – потом еще раз. И еще – на всякий случай. Мне нужно было возвращаться – я исчерпал запас энергии, который позволил мне одолеть колдуна. Остатка только-только могло хватить, чтобы проснуться. Да – я осознавал, что нахожусь в некоем подобии сновидения, в котором все видно, и все возможно.

Я закрыл глаза. Мне показалось, что я завертелся волчком, а потом вдруг неожиданно вновь очнулся в Женькином купе. У меня кружилась голова, меня подташнивало, а все тело ломило, как после гриппа. Я чувствовал, что у меня нет сил даже стоять. Я сел рядом с колдуном, который завалился вбок, обхватив голову руками.

Он был похож на опрокинутую урну с окурками, от которой шел отвратительный запах. И одновременно на маленькую побитую собачку – по ней только что свирепо прошелся ремень хозяина. Я смотрел на него, и внезапно во мне проснулась жалость. Мне захотелось его обнять и утешить, но что-то во мне внезапно приказало: «Стоп! Это расплата! Ты не должен ему ничего говорить! Все, что ты взял у него – теперь твое по праву победителя!»

Я тяжело поднялся и вышел в коридор. Моя нижняя челюсть ходила ходуном, как ковш шагающего экскаватора.

– А теперь перед вами выступит желтый слон! – нелепая мысль вертелась у меня в голове. Слону хотелось быть не только желтым, но и курить, – все отдам за каплю никотина, я ведь не лошадь!