Читаем Хрома полностью

Предисловие

Свернувшись в клубок в кувшине золота на том конце радуги, я размышляю о цвете. Международный синий цвет художника Ива Кляйна. Блюз[2] и далекая песня. Я знаю, что Аль- берти, архитектор пятнадцатого века, сказал: "глаз - самое быстрое, что есть на свете". Быстрый цвет. Нестабильный цвет. Он написал эти слова в книге О живописи, которую закончил в 8:45 утра, в пятницу, 26 августа 1435 года. После чего устроил себе длинные выходные...

(Леон Батиста Альберти, О живописи).

Когда Марк, мой редактор, приезжал ко мне в Хижину Перспективы, мы говорили о цвете. О голубом и красном, и о наших прошлогодних изысканиях по поводу Голубого Концерта, который Саймон Тернер в эту самую минуту исполнял перед Золотыми Воротами в Киото, и все это глубоко погрузило меня внутрь спектра. Сейчас Марк уехал. А я сижу в тишине своей новой комнаты, из которой могу видеть электростанцию Дангенесс в сумерках:

Вглядитесь в вашу комнату поздно вечером, когда вы уже больше практически не можете различать цвета - затем включите свет и нарисуйте то, что вы видели в сумерках. Существуют пейзажи и изображения комнат в полутьме, но как вы может сравнить цвета на этих картинах, с теми, которые вы видели в полутьме? Цвет светится в своем окружении. Так же, как и глаза улыбаются лишь на лице.

(Людвиг Витгенштейн, Комментарии к цвету)

Утром я просмотрел указатели своих книг - кто писал о цвете? Цвет встречался в ... философии ... психиатрии ... медицине ... еще в искусстве, и эти упоминания эхом звучали сквозь столетия:

В этой связи мы должны кое-что сказать о свете и цвете. Очевидно, что цвет изменяется в зависимости от света, и каждый цвет выглядит по-разному, когда на него падает тень, и помещенный под лучами света. Тень делает цвет тусклым, а свет - чистым и ярким. Темнота проглатывает свет.

(Альберти, указ. соч.)

Ночью я думаю о цвете.

Некоторые сны приходят в цвете.

Свои цветные сны Я ПОМНЮ.

Вот один из них - тридцатилетней давности...

Мне снится фестиваль Гластонбери. Тысячи людей разбили лагерь вокруг безупречно белого дома в классическом стиле, одиноко стоящего на совершенном зеленом газоне. Над парадной дверью, на тимпане нарисован фриз, изображающий добрые деяния владельца. Чей это дом? Мне отвечает один из подвыпивших участников фестиваля - "Дом Сальвадора Дали".

Позднее я смотрел на картины Дали и нашел в них мало цвета.

В детстве я, больной от заплесневелых стен ниссеновского барака[3] ВВС, боялся цветов и их изменений. Мой отец поставил на газоне желтую резиновую лодку, наполнил ее из шланга, и, после окончания работы, мы купались в золотой воде. Даже позднее я считал воду желтой и юношей бился над картинами с отражениями, потом пришел период "Модернистов", перед тем как настало время отправиться в Академию.

Я отказался от души и от интуиции в связи с отсутствием необходимости - 19-го февраля 1914 года на публичной лекции я отверг разум.

Или вот этот здравый совет.

Только скучные и бессильные художники искренни в своих работах. В искусстве нужна истина, а не искренность.

(Казимир Малевич. Эссе об искусстве) Возможно, мои черные ватермановские чернила выльются в истину.

Химия и романтические названия - марганцевый фиолетовый, лазурный, ультрамарин, и далекие страны, неаполитанский желтый. География цвета, антверпенская синь, сиенская земля. Цвет достигает далеких планет - фиолетовый Марс; называется в честь старых мастеров - коричневый Ван- Дик. Внутренне-противоречивая - черная ламповая (сажа).

"Глаза - более надежные свидетели, чем уши", говорит Гераклит. Хотя в фрагментах, которые сохранились от его работ, нет цвета.

(Кхан, Гераклит)

В школе, когда я не играл в импрессионистов и пост-импрессионистов (копируя цветы Ван Гога и преподнося мои слабые копии Мисс Смит, экономке, чтобы подлизаться к ней), я пытался заставить цвета напугать друг друга ... На фоне мерцающего черно-белого телевизора. Я сбежал от него в кино, где цвета были лучше, чем в жизни.

Люди в искусстве - это не люди, Собаки в искусстве - это собаки, Трава в искусстве - не трава, Небо в искусстве - это небо, Предметы в искусстве - не предметы, Слова в искусстве - не слова, Буквы в искусстве - это буквы, Стиль в искусстве - это стиль, Послание в искусстве - не послание, Объяснение в искусстве - не объяснение.

(Эд Рейнхардт, Калифорния)

Все цвета пахнут скипидаром и богаты олифой, выжатой с бледно-голубых льняных полей. Местный колорит цветных полей. Крикетная бита опустилась вместе с кистью. Кисть окружена смертью - свиная щетина, белка, соболь, и холсты, изготовленные при помощи клея из кроличьих шкурок.

Я изучал цвета, но не понимал их.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганистан. Честь имею!
Афганистан. Честь имею!

Новая книга доктора технических и кандидата военных наук полковника С.В.Баленко посвящена судьбам легендарных воинов — героев спецназа ГРУ.Одной из важных вех в истории спецназа ГРУ стала Афганская война, которая унесла жизни многих тысяч советских солдат. Отряды спецназовцев самоотверженно действовали в тылу врага, осуществляли разведку, в случае необходимости уничтожали командные пункты, ракетные установки, нарушали связь и энергоснабжение, разрушали транспортные коммуникации противника — выполняли самые сложные и опасные задания советского командования. Вначале это были отдельные отряды, а ближе к концу войны их объединили в две бригады, которые для конспирации назывались отдельными мотострелковыми батальонами.В этой книге рассказано о героях‑спецназовцах, которым не суждено было живыми вернуться на Родину. Но на ее страницах они предстают перед нами как живые. Мы можем всмотреться в их лица, прочесть письма, которые они писали родным, узнать о беспримерных подвигах, которые они совершили во имя своего воинского долга перед Родиной…

Сергей Викторович Баленко

Биографии и Мемуары
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное