Хромой из Варшавы. Книги 1-15

– Княгиня Дамиани, представляя вас, набросала портрет обобщенный и поверхностный. Так свойственно описывать светских женщин, но мне и этого достаточно, я уже знаю больше нее.

– И что же именно?

– Вы тоже медиум. Погодите. Сидите спокойно и не отнимайте ваших рук. Вы об этом знаете, но… но вы сомневаетесь. И сейчас вы больше всего нуждаетесь в доверии. Я буду говорить с вами о вас.

Замерев, Мари-Анжелин слушала рассказ о своей собственной жизни со дня рождения в отцовском замке в Пикардии, от которого – увы! – ничего не осталось, его разрушила война. Слушала о своих родителях, учебе, очень успешной, и обманутых девичьих надеждах некрасивой девушки, которая не привлекает мужчин.

– Но вы нравились одному из ваших родственников, он вас любил, но не осмеливался признаться, боясь вашего острого язычка. Он уже умер. Но продолжает любить вас, и с небес всячески старается вам помочь. Хотя это совсем нелегко.

– С небес? Откуда вам это известно?

– Иначе просто быть не может. Хороший медиум старается помочь тем, кто ему доверяется, стать счастливее. Ваш друг хотел бы видеть вас именно такой.

– Счастье сейчас в области недостижимого.

– Я знаю, вы и ваши близкие мучаетесь неизвестностью относительно вашего самого дорогого друга. Вы не знаете, жив он или мертв. Я могу вам с уверенностью сказать, и, поверьте, я не ошибаюсь: он жив.

Сердце Мари-Анжелин заколотилось с неистовой силой.

– Вы уверены?

– Я говорю только то, в чем абсолютно уверен.

– И где он?

– Этого я не знаю. Единственное, в чем я могу вас уверить: он жив. Но ваш друг не в очень хорошем состоянии.

– Он болен?

– Скорее несчастен.

У Мари-Анжелин перехватило горло, к глазам подступили слезы, но Ботти в одно мгновение ее успокоил, крепче сжав руки женщины.

– Не тревожьтесь, ваш близкий человек не умирает, он здоров. Самым правильным словом для него будет «потерян». Вы принесли с собой какую-нибудь вещицу, которая ему принадлежала?

Мари-Анжелин осторожно высвободила руки, достала из сумочки шелковый темно-синий галстук и протянула его Ботти.

– Я взяла его из комода в комнате моего друга.

– И галстук уже побывал в чистке…

– Наверное. Но Альдо любил его надевать, и вообще он очень следит за собой.

– Не сомневаюсь, само собой разумеется, но я почему-то представляю его себе совсем не в джентльменском виде.

– Может быть, потому что он уехал из Парижа переодетым?

– И в кого же он переоделся?

– В киношника-американца. Гуттаперчевые накладки изменили его внешность, накладки, усы… А его друг Видаль-Пеликорн…

Ботти не протянул больше рук Мари-Анжелин, он уселся поглубже в кресло.

– Естественно, что я не могу знать всего. Мы выиграем время, если вы без утаек расскажете мне все, что произошло до отъезда этих двух мужчин, и даже еще раньше. Начиная с того момента, когда Ава Астор вторглась во дворец Морозини с требованием отдать ей «Санси».

Лицо ясновидящего исказилось неприязненной гримасой.

– Я знаю, что представляет собой эта женщина, однажды встречался с ней. Несмотря на возраст, она продолжает оставаться красавицей, но злоба и эгоизм сочатся из каждой поры ее существа. На совести женщины скандал, который раздувают теперь журналисты. Но забудем о ней, продолжайте ваш рассказ.

Мари-Анжелин постаралась не позабыть ни одной подробности, и Ботти слушал ее, не прерывая, и только когда она сказала о странном ощущении, охватившем ее при виде старого коттеджа, на лице у него появилась чарующая улыбка.

– Вот и подтверждение моей правоты. Как только наши руки соприкоснулись, я сразу понял, что вы настоящий медиум, но для того, чтобы этот редкий дар развился, необходима помощь. Однако не будем отвлекаться, продолжайте ваш рассказ.

И Мари-Анжелин продолжила, удивляясь, как легко ей говорить с этим человеком, которого она видела в первый раз в жизни. Она словно бы исповедовалась и при этом чувствовала удивительную радость, которую дарил ей устремленный на нее взгляд темных глаз. Свою историю она кончила словами комиссара Ланглуа Лизе. Покидая особняк маркизы, он посоветовал ей уехать в Австрию к детям.

– Да, ей нужно уехать, – подтвердил Ботти. – Конечно, она и там будет чувствовать себя несчастной. И кто был бы счастлив при таких обстоятельствах? Но она воздействует на вас, хоть вы об этом и не подозреваете. Ее нервозность мешает вашему ясновидению.

– Тут я ничего не могу поделать. Не могу же я сказать бедняжке: отправляйтесь немедленно в Рудольфкрон! Бедняжка так несчастна.

– Не сомневаюсь. И своими страданиями она нарушает равновесие всех окружающих. Почему бы вам не позвонить ее бабушке и не попросить вызвать внучку под любым предлогом? Впрочем, вы вскоре сами уезжаете, но ни в коем случае не должны брать ее с собой в Лондон.

– Думаю, госпожа де Соммьер позаботится об этом, и с успехом, я уверена. Напомнит Лизе, как ее ждут дети, что будет совершенной правдой. Как известно, простое средство – самое лучшее.

Они замолчали, продолжая смотреть друг другу в глаза, затем План-Крепен застенчиво спросила:

– А не могли бы вы мне сказать еще что-нибудь про Альдо?

– Попробую. Дайте мне ваши руки.