Хромой кузнец

– Будешь кипятком шпариться? – спросил Перун Банника, когда тот и вопить уже перестал, всхлипывал только. – Будешь камни кидать? За горячую печку будешь утаскивать?

– Не буду!.. – заверещал Банник, засучил кривыми короткими ножками. – Ой, не буду, только помилуй!

– А хлеб пинать?

– Не буду, бородою клянусь, пусть с неё вся плесень отмоется!

Выпустил Перун Банника и молча ушёл, так и не показавшись. Да тот и не больно смотрел, был рад-радёшенек, что уцелел. Долго потом сидел тише воды, ниже травы, скуля, зализывал ссадины и всё думал, кто же это с ним справился? Да ещё и клятвой связал?.. Ничего не придумал – навыкнув шпарить исподтишка кипятком, ума палату не наживёшь. А потом как-то в сумерках увидал хозяйскую серую кошку, приметил, как сверкнули её глаза при выплывшем Месяце… и без памяти юркнул обратно за дверь, еле-еле дух перевёл.

И вот, когда заглянула туда осмелевшая молодая хозяйка, пузатый голенький старичок высунул из-под полка конец бороды, позеленевшей от плесени:

– Скажи, хозяюшка, а что ваша кошка? Жива ли?..

– Жива, – не растерялась смышлёная женщина. – Как не жива! Вчера только ещё семерых таких принесла.

– Ой, горе! – не в шутку напуганный, разохался Банник. – Ты уж сюда, сделай милость, не допускай её!

На том поладили. С тех пор жёны ходят в баню рожать, и, говорят, Банник им помогает. И все Люди, напарившись, благодарят его и не забывают оставить душистый веничек, лоханку чистой воды. И никогда не моются больше трёх пар подряд – Банник этого не любит по-прежнему:

– Не в свой пар не ходи!

Огненный палец и ледяной гвоздь

Целый год Перун провёл на Земле, в закопчённой кузнице Кия. Но наконец зафыркали у ворот крылатые скакуны, впряжённые в чудесную колесницу, настало время прощаться.

– Ты меня научил всему, господине, – молвил Кий. – Вот, прими в подарок на память…

– Что это? – удивился Перун.

– Это огненный палец, – ответил кузнец. – В нём частица сути Огня. Всё, чего он коснётся, должно немедля ожить, если только оно не всегда было мёртвым. Испробуй!

– Не откажусь, – сказал Бог Грозы. Вытянул из поленницы дубовый обрубок, примерился и чиркнул огненным пальцем. Метнулось, на миг ослепило белое пламя… и вот диво: давно высохшее полено в руке Перуна тотчас стало расти, выпускать зелёные ветви, потянулось к земной влаге толстенькими корешками.

– Хороша ли работа? – улыбнулся кузнец. Перун засмеялся впервые за целый год:

– Совсем кудесником стал!

Кий разгрёб землю, делая ямку, и сын Неба бережно опустил в неё деревце:

– Пусть растёт.

Дубок принялся и за одно лето вымахал в могучее, стройное дерево. Его так и прозвали – Перуновым дубом, стали чтить, оставлять на ветвях когда пёстрые лоскутки, когда обыденные – вытканные за день – полотенца, прося о чём-нибудь Бога Грозы. Обнесли оградкой. Кончилось тем, что Кий надумал перенести кузню подальше. Начал облюбовывать место, и тогда вновь явился к нему Перун:

– Покажу, где ставить… Пора уже тебе железо ковать.

Он научил Кия искать по болотам руду – первородную кровь Земли-матери. Научил плавить ноздреватые крицы железа и крепко бить их молотом на наковальне, очищая огнём. Выучил, наконец, готовить упругую сталь и сочетать её с вязким, мягким железом, чтобы не гнулись, не тупились и не ломались лемехи и клинки… Многими невиданными прежде искусствами овладел кузнец. И всё это, конечно, под воркотню старцев, давно успевших забыть появление медных ножей на смену палицам и каменьям и собственное тогдашнее недовольство:

– Знай всё новенькое придумываешь! Не отеческим законом живёшь…

Но Кий знай упрямо ковал, и вот диво – железные ножницы и серпы на торгу расходились куда проворнее медных. И стихло мало-помалу ворчание стариков.

Однажды в тёмное новолуние Кий припозднился с работой и ковал заполночь, когда снаружи долетел женский голос:

– Кузнец, отвори! – и опять, сквозь звон молота: – Кузнец, отвори!

– Входи, кто там, – отмолвил занятый умелец. Он и в мысли не держал замыкать, запирать запорами дверь: от кого бы? В других краях, ближе к недобрым Горам, появлялись вроде нечистые на руку Люди, но здесь…

– Кузнец, отвори!.. – долетело в третий раз, и Кий, вытерев руки, открыл дверь. Незнакомая женщина ступила через порог, и вместе с нею ворвался такой ледяной холод, что даже пламя, плясавшее весело в горне, как будто испуганно съёжилось. Но почти сразу Огонь выпрямился и взревел, и теперь уже женщина отшатнулась прочь, закрываясь рукой…

Кий усадил нежданную гостью и заметил, что она была на диво хороша: волосы – вороново крыло, сама – вбеле румяна, вот только глаз Кий никак не мог рассмотреть, всё потупливалась. Но зато ресницы… Вздохнул Кий, вспомнил молоденькую невесту, вовсе невзрачную рядом с этакой раскрасавицей… устыдился и покраснел. А та уже вынула из корзинки мёртвую птаху – комочек серого пуха, тонкие торчащие лапки:

– Разное о тебе бают, кузнец. Вот первая служба: сделаешь ли, чтобы мой соловушка снова запел?