Хромой Орфей

Молча и зачарованно уставились ребята на этот предмет, кто-то - позднее никто уже не мог вспомнить, кто именно, - громко свистнул, потому что...

...на грязном столе мирно лежал перед ними черный револьвер среднего калибра, и его металлические плоскости и выпуклости матово отражали свет лампы.

- Спокойно! - сказал Милан. Он первым опомнился, и опять в его голосе появилась неприятно-повелительная интонация, фразы стали отрывистыми, как приказы. - Прежде всего спокойно, друзья!

Это «друзья» прозвучало с торжественностью, подобающей историческому моменту. Милан потер глаза и громко откашлялся.

- Как видите, дело серьезнее, чем кто-либо из нас предполагал... Он говорил один, и в голосе его отзывалась холодная рассудительность; она действовала успокаивающе. А это лежало перед ними, до ужаса материальное; протяни руку - и дотронешься... В черном отверстии ствола сгустился мрак. Револьвер был нацелен прямо в выпуклый живот Бациллы.

- Ясно вам, что все мы, сидящие тут, причастны к этому? Назад пути нет только ценой предательства. Предательство! А за предательство - смерть! Нечего говорить вам, что достаточно только знать- даже за это нынче платят головой. Они расстреливают моментально...

Он проповедовал: слова стучали, будто падали комья земли, с ними смешивался металлический лязг затворов, команды и залпы расстреливающего отряда. Рев, кулаки, разбитое лицо и «корабли», скребущие носками по бетонному полу... У-у!

Бацилла задним числом задрожал от мысли - что он нес вчера под вздувшейся курткой. Господи Иисусе! Если бы он знал! Он незаметно постарался отодвинуться со стулом из-под траектории полета пули, на лбу его выступил пот. К счастью, никто не обращал на него внимания. «Ах, ну какой я герой, - пищало что-то в нем, - это недоразумение!» Он сейчас же одернул себя, но... Быть бы теперь где-нибудь в другом месте! Дома! Пуховые перины, мамуля, безопасность... Ах, Кора! Поздно! Вот оно лежит, смотри!

- Ладно тебе! - обиженно прервал Гонза Миланову проповедь. - Сами знаем, чем тут пахнет. Не обделаемся же мы теперь, верно? - В грубости этих слов он обрел своего рода опору. - Ясное дело, кому охота лезть в петлю как раз теперь, в конце войны. Тем более - понапрасну. - Он понимал, что выражает сейчас общее чувство. - Предать никто не предаст, только надо как следует мозгами раскинуть, и нечего играть в героев. Думать надо! Бацилла, ты уверен, что тебя никто не видел?

Спрошенный очнулся, испуганно заморгал. Он было замечтался за партой, а латинист вдруг вызвал... «Смотрите, домечтаетесь до переэкзаменовки, лентяй?..» Бацилла просипел что-то, что могло означать и да и нет, на выбор. Так вам и надо, лентяй, следовало вовремя убраться!

Павел взял его за плечи, встряхнул.

- О господи, да соберись ты с мыслями! Да или нет?

- Да... то есть, нет, я думаю, что...

- Видели тебя или не видели? Черт знает что! Сначала геройствуешь, потом в штаны накладываешь! Говори ясней, осел!

- Не видели, - в отчаянии прошептал толстяк.

И все кончилось: опять перед ними был прежний Бацилла, этот пачкун и маменькин сынок, этот откормленный буржуй; он сам себя развенчал.

- Могу поклясться...

- Оставьте его, - на удивление мирно сказал Милан. - При мне он выносил. Все в порядке.

Идет кто-то? Нет, дом утопал в тишине, в какой-то даже неестественной.

- Кто-нибудь умеет с ним обращаться?

Выяснилось, что никто. Большинство видели это только в кино, однако теперь это лежало перед ними ужасающе реальное, и почему-то никто не испытывал чрезмерного любопытства. За исключением Войты: покойный пан архитектор стрелял крыс в саду полеградской виллы из такой же штуковины. Бац! Раз как-то дал Войте в руки, позволил разобрать. Ничего сложного. Войте казалось, что его моральная обязанность - признаться теперь в своем опыте. К тому же в нем проснулся чисто технический интерес.

- Ну-ка дайте, - сказал он с таким невозмутимым спокойствием, словно речь шла о починке будильника. - Я малость разбираюсь.

Он осторожно взял револьвер, обхватив пальцами инкрустированную рукоятку, и отнес его на нары; все напряженно следили за ним. В гробовой тишине Войта вертел револьвер в руках.

- Марка «Че-Зет», - пробормотал он понимающе, не переставая возиться.

Щелчок! Нет, ничего. Бацилла боролся с нестерпимым желанием заткнуть себе уши - он всегда так делал, когда в театре по ходу действия ожидался выстрел, но взял себя в руки. Вскоре Войте удалось вынуть обойму и высыпать патроны. Он взвел курок, нажал на спуск, револьвер щелкнул впустую. Войта снова взвел курок и уже без опаски заглянул в жуткую темноту ствола; удовлетворенно кивнув, он вставил пустую обойму.

- Ну вот и все, - сказал он, как мастеровой, довольный своей работой.

Подошел к столу, подбрасывая патроны в горсти, показал их товарищам при свете лампы и аккуратно сложил в коробочку с сорванным ярлыком. Оказалось, что она наполнена патронами.

- Отличная штука, - похвалил Войта, покачивая на ладони безопасное теперь оружие.