Хромой Орфей

- Может быть, - уже более мирно кивнула она. - Но я просто не выношу, когда люди без нужды все запутывают. Нынче жизнь и без того достаточно запутана. Слишком даже! Наверно, я кажусь вам ужасно требовательной и избалованной... Зденек иногда говорил, что во мне сидит прокурор. Но это неверно. - Она чуть улыбнулась воспоминанию и подставила солнцу лицо. - Уверяю вас, каждая нормальная женщина прекрасно знает, когда на нее смотрят так, как вы на меня. И оглядываться не нужно. Даже приятно, когда думаешь, что ты кому-то нравишься. Я вам нравлюсь?

- Очень.

Я проглотил слюну, застигнутый врасплох ее откровенностью. Мне казалось, что такой вопрос подошел бы кокетке, он как-то не отвечал моему представлению о ней, но она спросила без тени кокетства и так уверенно, что я на секунду растерялся. Она сама мне помогла:

- В этом ведь нет ничего дурного. Не смейтесь, но мне казалось, будто вы хотите сказать мне что-то важное. И я все думала, как мне держать себя, когда вы, наконец, соберетесь с духом. Но я не задрала бы нос, это-то я знаю теперь совершенно точно.

- Не могу понять, что мешало мне... - сказал я, выбрав ту же тактику: откровенность. Обычная, заезженная болтовня, которой люди, знакомясь, ощупывают друг друга, эта фальшивая развязность и принужденная шутливость бог весть почему казались мне совершенно невозможными в ее присутствии. - Скорее всего, не решался потому, что вы красивая. Вид у вас был достаточно неприступный и даже, пожалуй, гордый. Но теперь вы мне такой не кажетесь нет, нет! Я выдумывал о вас множество историй и все ломал голову: что вы за человек? Порой мне казалось, что вы печальны... - Я все время искоса наблюдал за ее лицом, но ничего не мог на нем прочитать. - Мысленно я наговорил вам кучу всякой чепухи, такая уж у меня противная привычка - выдумывать всякое о людях. Потом, я тосковал. Но не могу сказать точно, о чем. Нынче, кажется, все по чему-нибудь да тоскуют. А у меня к вам тысяча вопросов.

- Начинайте с первого, - улыбаясь, перебила она меня и была в эту минуту такая милая, что я едва совладал с искушением коснуться ее.

Она еще покачала головой:

- Наверно, я вас ужасно разочарую. Во мне, видите ли, нет ничего таинственного. Живу, дышу, при этом работаю с Махачеком на рулях, обедаю в столовой и жду: вдруг случится что-нибудь замечательное. Вот и все.

- Знаете, как вас прозвали в цехе?

Она искоса посмотрела на меня, кивнула.

- Да. Маркизой. - Неясно было, льстит ей это прозвище или оно ей неприятно. - Неужели я и впрямь кажусь такой высокомерной? Ну что поделаешь! А как прозвали вас?

С наигранным смирением я пожал плечами:

- Никак. Видимо, я не очень-то интересен. Это плохо, Бланка? Я впервые назвал ее по имени, она тряхнула головой со спокойной улыбкой, но ничего не сказала.

Так дошли мы до развилки у облупившейся стены сахарного завода; тут я остановился с многозначительным вздохом. Она подняла на меня глаза. Дело в том, что мы с ребятами сговорились смыться после тревоги, а кто вздумал улизнуть, не должен появляться в главной проходной. Я предложил ей теперь дать тягу вместе с нами, но она решительно покачала головой.

- Не выйдет. Жаба имеет на меня зуб. Осенью-то мухи особенно кусают... Вы ведь знаете мастера из «Девина»?

Знаю я этого нетопыря в широком халате, эту бестию с почечными пятнами на расплющенной жабьей харе. От него уже многие пострадали. Наверно, у него сотни глаз, он видит все, что делается вокруг. У всех найдется счет к Жабе, когда настанет час... Говорят, правда, что в последнее время он малость попритих; неожиданная оплеуха, оглушившая его как-то ночью в темноте, видимо, выбила из него излишнее рвение.

- Тяжело вам там?

Она стиснула зубы, ответила не сразу.

- Иногда да. Особенно в ночную. Вот тут понимаешь, что такое вечность. Под утро засыпаю стоя, зубы стучат, и потом весь день ползаешь, как сонная муха, а не уснешь. - Но тут же она встрепенулась, как бы сбрасывая бремя с плеч. - Ах, мы не имеем никакого права хныкать! Другим куда хуже...

- Например, вашему брату?

Видимо, я нечаянно задел больное место, ресницы ее чуть дрогнули.

- Что вам о нем известно?

- Не много... почти ничего. Его звали Зденек?

- Надеюсь его так зовут. - Она устало отвернулась. - Это Милан сказал, правда? Вот болтун! Строго говоря, я его даже не знаю. Может быть, он хороший парень, но слишком много болтает. Нынче это не приводит к добру.

Прежде чем я ее успокоил, ребята догнали нас, наш разговор утонул в их гомоне. Я их не слушал, но чувствовал на себе их жадные взгляды. Ясно, судачили о нас! Мне оставалось только молча протянуть Бланке руку и потом смотреть ей вслед. Она двинулась своим уверенным шагом к главной проходной шла, шла, пока не затерялась среди людей. Рубикон был перейден с нечаянной легкостью, я ничего вокруг не видел и не слышал, но, кажется, улыбался про себя. Во мне стояла золотистая тишина, и солнце сладостно дышало с высоты, и в душе замирал отзвук ее слов; мне отчаянно хотелось остаться с ними одному, с этим добрым бременем пережитого, но, обернувшись, я поймал испытующий взгляд Милана.