Хромой Орфей

Было это? Было, честно признался себе Милан, ну и ладно, что я за фигура. Все равно они рабочие, и это сидит в них, пускай даже они и говорят о чем-то другом, пускай... "Да, но то, что они тебя в свою среду не пустили и видят в тебе шута горохового, и подозрительного болтуна, и нескладеху, - все это кажется тебе обидной до слез несправедливостью. "Это недоразумение, товарищи рабочие! - хочешь крикнуть им. - Ведь я ваш!" - "Слушай, заткни пасть, пренебрежительно сплевывает лохматый Маречек, - и сыпь с заклепками в термичку, стахановец!" Просто с ума сойти, ты не познал их, а они тебя не познали, так оно и есть, сознайся! Вот так же и с бабами". - "Это почему же? вяло возмутился он. - С ними я вообще не вожусь..." - "Факт, не возишься, а как тебе обидно-то, что ни одна на тебя и глядеть не хочет. Ты в зеркало посмотрись! Глаза выпучены, нос кверху задран, зубы что ноты для барабана! Ну какая польстится?" - "А я о том не тужу, ежели хочешь знать!" - "Не ври! Не бреши! Признай попросту, тоскливо тебе становится, и чувствуешь ты себя бездомным псом, когда у Лексы в гостях женщина, а ты слоняйся по мокрым улицам, стучи зубами! Ну да, но... Погоди... а может, если б нашлась такая, погладила бы твои рыжие патлы, ты бы заскулил от счастья и руку ей лизал бы, как щенок". - "Нет, это неправда, человек, который решил..." - "Да что ты знаешь о любви? Несколько жалких встреч с той потаскухой с галереи - это было слишком омерзительно. Она сама тебя пожалела, слопала твою любопытствующую невинность, как ягодку: "А у тебя забавный паяльник, мальчишечка!" Помнишь? Нет! Тебя чуть не вырвало, ты ревел, руки на себя хотел наложить. Поэтому и убежал от папаши к Лексе". - "Нет, я убежал из принципа, потому что папаша бездельник, выпивоха и паразит и кормится людской дурью. Таких революция должна вымести". - "Когда-то и он был рабочим, - что, если таким его сделали нужда, безработица - почем ты знаешь?" - "Э, тогда многие рабочие голодали, но никто из-за этого не стал предсказателем. Это уж у папаши в натуре, ты его не выгораживай. Любит себя, только о себе думает. Чем было мое детство? Вонючие трактиры, пьяницы, пятикронные девки, драки. Лекса таскал ящик с рыбешками и маринованным луком, меня заставлял петь: "Бе-елая акация", - а папаша подыгрывал на гармошке. Никогда ему не прощу, что он, вместо того чтоб бороться, бунтовать, растягивал мехи гармошки да вино хлестал. И не прощу, что он сжил со свету маму и привел эту шлюху... Мне за него всегда стыдно. Карма! Предсказатель Карма! Карма предсказывает от двух до трех! Дешево! Надежно! Секретно! Фу! Выманивал деньги у доверчивых служаночек, которым милый изменил, у суеверных старух, у всех этих бедняг, а теперь, может, у него ищут утешения коллаборационисты и буржуи, которые дрожат за свою шкуру или за гроши. В школе ребята меня иначе как Кармой не называли. "Эй, Карма, - говорят, - твой папочка сегодня предсказал, как вчера "Славия" играла". И мне приходилось с этим мириться, потому что на меня собирали деньги, когда класс ездил на экскурсию. Хватит об этом - теперь я совсем другой: у меня есть мировоззрение. Я знаю, чего хочу". - "И это все?" - "Все. Этого довольно. Потом будет все иначе". - "Ладно, но теперь-то ты просто прозябаешь и тебе скверно, признайся! У тебя только все человечество, а ни одного близкого человека". - "Что ж? Это, между прочим, самое большое!" - "Не обольщайся! Ты только выдумываешь, будто потрясешь весь мир, какие картины напишешь, а на деле ты просто мазилка, понаслушался да понахватался от Лексы, и не больше. Брр! А все великое и прекрасное ты поневоле передвинул на будущее, потому что сейчас-то у тебя нет ничего, ровным счетом ничего! И кто знает, дождешься ли ты чего-нибудь в этом светлом будущем!"