Только не дойдя двух шагов до Гонзы, Душан остановился - может быть, почувствовав препятствие, - и поднял голову. Лицо его было бледней, чем обычно, глаза, обведенные синими кругами, глядели в пространство. Но вот он понял, растерянно показал сумку и пожал плечами. Дождевые капли стекали по его плащу, мочили волосы.
- Привет! - хрипло выдавил Гонза и откашлялся.
О чем говорить? Все ясно! Что же дальше? Что дальше? Они молча пошли вместе по мокрой мостовой к знакомому дому. Душан простуженно покашливал, дрожа от холода, сумка смешно била его на ходу по коленям. Лишь за несколько шагов до парадного он поднял голову, рассеянно огляделся и нарушил молчание:
- Ты думаешь, что я выкинул дурацкую шутку?
Гонза постарался придать своему голосу оттенок укоризны:
- Да нет.
Казалось, стоящий перед ним незаметно вздохнул с облегчением, поглядел на носки своих ботинок.
- Но если бы...
- Не надо об этом! - прервал Гонза, тронув то плечи. - Ты хочешь, чтоб я тебе вернул? - деликатно спросил он, как говорят с тяжелобольными, но увидел, что этот спокойный вопрос заставил Душана передернуться.
- А что? - вырвалось у него. Наверное, он все-таки не сразу понял, но теперь раздраженно покачал головой и закусил губу. - Что ты, собственно, думаешь? - с измученным видом прошептал он, побледнев.-Мол, как угодно! Позер! И когда все это кончится? Все время дождь. Чего вы все от меня хотите? Оставьте меня, наконец, в покое! Все! Все!
- Успокойся!
Гонза слегка встряхнул его, но почувствовал, что в нем уже закипает гнев. Он овладел собой.
- Я ведь по-хорошему.
- Знаю. - Душан сразу ослаб, стоял перед ним с этой смешной сумкой в руке, выражение мучительного стыда застыло на его опустошенном лице. Отводил взгляд. - Знаю.
И потом, словно боясь, что самообладание изменит ему, круто повернулся и, не прощаясь, пошел, вернее, побежал, согнув спину, непонятный, замкнувшийся в себе.
Гонза смотрел ему вслед, пока тот не исчез за массивной дверью, и в это мгновение что-то в нем робко шевельнулось. Тоска? Предчувствие? Что-то без очертаний. Зачем я с ним встретился? Дождь припустил, стуча о камни. Ступай дальше! Он взглянул на грязно-серое небо и зашагал со странным ощущением, что мостовая у него под ногами шевелится и мир перед глазами расплывается.
Куда я, собственно, иду?
Часть третья
I
- Это сплетня, - заявил решительно Богоуш. Он сердито скреб свою реденькую бородку, так как сообщения Леоша не выдерживали никакой критики с научной точки зрения.
- Что ж, сплетня так сплетня, - презрительно ухмыльнулся Леош. Речь шла об Анделе и Славине.
- Вы видели их обеих утром? Андела прикатывает иной раз измученная как кошка, вокруг глаз такие кольца, что хоть качайся на них, а Славина выспалась, розовая. За ранним завтраком обе сестры сближают головы и перешептываются. Ясно, о чем. Эта продувная шлюшонка шепотом расписывает, что парень с ней делал, а Славина вся дрожит. А после завтрака наоборот: у Славины под глазами круги и лицо такое, будто всю ночь кутила, а Андела расцвела. Умылась живой водой и - как ни в чем не бывало.
- Господи, - воскликнул Бацилла, которого ударило в жар. - Просто не верится, что такие вещи возможны.
Кружки стучали о залитые столы в заводской столовке.
- Знаете, что с Жабой? - спросил Густик, вдохновенно сияя.
Было известно только, что Жаба - к радости женщин - вот уже две смены не показывается в "Девине". Заболел, может.
- На ладан дышит, - воинственно фыркнул Густик. Самое простое сообщение звучало у него как призыв к ссоре с возможным оппонентом. - Получил по сопатке. Всю рожу ему раскроили. - Он наслаждался кровожадными оборотами, они придавали его тщедушной внешности боевой вид. - Мне ребята из амбулатории говорили... известно только, что их много было. Подстерегли ночью, когда он домой мимо моторного шел, затащили в проулок, а там... Еще увидите, что с другими двумя сволочами сделают...
- Заткнись, трепло, - одернули его. - Как бы самому по морде не схлопотать...
Как знать, не попадет ли легкомысленное слово не в то ухо, а тогда пойдут молоть жернова! Напряжение после взрыва подъездного пути не ослабло. Наоборот. Это событие послужило началом целой серии актов саботажа, и всем было ясно, что, несмотря на внешнее спокойствие живодерки и многочисленные аресты, подлинные виновники не обнаружены.
Из фюзеляжного притащился Пепек и остановился, прислушиваясь к болтовне собравшихся.
Хмурый веркшуц появился в дверях и оборвал разговор; под его грозным пристальным взглядом все поскорее разошлись.
- Что ты об этом думаешь? - спросил Гонза Войту, когда они брели по коридору в грохочущий фюзеляжный цех; он показал ему обрывок обыкновенной бумаги, на котором, явно второпях, было написано печатными буквами одно только слово: МОЛЧАТЬ!
Гонза оглянулся, сложил бумагу и сунул ее опять в карман.
Войта в нерешительности покачал головой, не замедляя шаг.
- Где ты, говоришь, нашел?
- У себя в шкафу, перед началом смены. Адресовано, ясно, мне...
Он был встревожен. Что это может значить? При ком молчать? Кому что известно? Почему именно в моем шкафу?