Хромой Орфей

Ладно получилось! Гонза перевел дух, встал. Гавел - один из хороших веркшуцев, ничего не будет. Он никогда еще ни на кого не накапал, любит, правда, пропустить чарочку и закрывает оба глаза, когда кому нужно ночью смотаться с территории завода. "Сегодня дежурит Гавел", - шепотом оповещали друг друга. Его часто можно видеть в заводской столовке. Сидит меланхолически над кружкой пива, клюет носом, скребет ногтями по подбородку - потом вдруг оживится, запоет... Приятным, хотя и не поставленным тенорком напевал он арии из знаменитых опер: из "Травиаты", из "Аиды"... "А это "Далибор", господа, то-то рты разинули - красотища! Ох-хо-хо", - вздыхал Гавел и запивал жиденьким пивом какие-то свои неисполнившиеся мечты. Не везет! Его слушали с восхищением, ему аплодировали, но он делал отстраняющий жест, отвергая похвалу, и плелся прочь, может быть, боялся расчувствоваться. Веркшуц певец... Никто не знал, отчего он поступил к ним. "А жаль, - сокрушались многие, - достанется и ему вместе с прочей сволочью..."

За дверью на Гонзу налетел запыхавшийся Пепек Ржига.

- А я, старик, ищу тебя, с ног сбился.

Гонза нехотя остановился, даже рук из карманов не вынул. Он с трудом переносил этого парня со щучьей мордой, но не показывал виду. У Пепека всегда было курево. От природы он был жаден, но тот, кто хоть как-то поддерживал с ним отношения, мог рассчитывать на "бычка". Всюду, где только собиралась кучка тотальников, громче всех раздавался его надтреснутый голос ярмарочного зазывалы; он смаковал непристойности с увлечением, а в карманах таскал захватанные снимки порнографических сценок, которые любил подсунуть какой-нибудь ничего не подозревающей девчонке, чтоб вволю насладиться ее смятением.

- Пошевели мозгами, а то мне крышка, - жалобно сказал Пепек. - Хочешь курнуть? - Он щелчком выдвинул из пачки одну сигаретку, и Гонза не отказался. - Был я сейчас в амбулатории, и вышло дрянь дело, Карпатов чуть слезы не ронял, но все-таки направил на медосмотр в централку... А у меня, понимаешь, новая баба, так что надо бы...

- А болезнь-то какая? - прервал его Гонза.

- Да этот... ревматизм, понял? Мышечный. Мне братишка присоветовал. Говорят, ты с этим делом валялся? Сколько отхватил?

- Три месяца без малого.

Пепек удивленно свистнул.

- Вот это да!

- Только важно не сорваться. Если раскроют - пиши пропало. Тут нужны нервы, чтобы все делать по науке. И не трепаться.

- А то! За кого меня принимаешь? А на худой конец - там-то разве не хотят курить? Ну, давай советуй.

- Палка у тебя есть?

- У папани. А на что она?

- Надо ходить с палочкой и все время прихрамывать. Потом - РОЭ. Наверняка у тебя возьмут.

- А это что?

- Анализ крови. Как пойдешь на анализ, тебе велят прийти натощак и не курить, а ты нарочно нажрись всяких азотистых продуктов. Гороху, яиц, достань уж где-нибудь, накурись побольше, выпей как следует спиртного. Я так до тридцати трех РОЭ догнал. А глаза чуть подвел обгоревшей спичкой, придает подходящий вид.

- Как слово божие. Все?

- Нет. Главное, смотри не ори, когда тебя схватят за мышцу. Тогда сразу поймут, в чем дело, потому что при мышечном ревматизме трогать не больно. Многие на этом срываются, я видел, как одного погнали в три шеи да еще с сопроводиловкой на завод.

- Шик! - возликовал Пепек. - Нынче вечером надрызгаюсь всласть, а коли все сойдет, за мной пачка сигарет, я человек благодарный.

Пепек убрался.

Гонза брел вдоль стапелей, озирался. Архик сидит на ящике, читает через толстые стекла очков книжку с золотым обрезом, верно, какая-нибудь богословская нудота. Архик хочет стать священником, но никогда в этом не признается. Сначала его прозвали "епископ", потом даже - "архиепископ", а отсюда уже произошло сокращение "Архик". "Ну как, святой?! - кричит, бывало, ему издалека хулиганистый Пепек. - Патеры уже объяснили тебе, как у баб устроено? Чтоб не запутался!"

Гонза вспомнил, что должен еще отбить карточку Войты на ночную смену: они давно разработали эту остроумную систему, и все шло гладко. Отбили уже кучу ложных рабочих часов, и никто в этом бедламе ничего не заметил. Бухгалтерия механически высчитывает цифры, и сумма в выплатной ведомостичке растет на радость ребятам...

Гонза зыркнул в сторону "Девина", и что-то тихонько дрогнуло в нем. Она сидела на стуле, спиной прислонившись к стапелю, руки ее трогательно упали на колени, голова свесилась: девушка, видно, спала. Котенок в корзинке... Платочек сполз на шею, волосы излучали золотистое сияние. Завтра опять поеду поездом, обязательно! Павел этого не поймет. "Ты это пережил?" Откуда я знаю? Но зачем его вызывали?

Павел еще не вернулся в цех. Потом Гонза увидел его: неверным шагом он шел вдоль стены, наклонив низко голову, и руки его висели плетьми.

- Павел, что с тобой?

Павел встряхнулся, вздохнул, а лицо оставалось неподвижным.

- Я-то в порядке. Домой вот еду. Мама умерла...

Мелихар был не в духе, видимо, мучили фурункулы на шее.

- Хватит гулять, молодой!