Хромой Орфей

- Ладно тебе, - недовольно перебил Войта. Он не был уверен, не смеется ли она над ним немножко, и к тому же фамилия Сыручек как-то неуместно звучала рядом с его воинственным именем *.[* Войтех - от древнеславянского "Радующийся бою".]

Дверь у них за спиной открылась, деликатная тень с шелестом вошла в комнату. Слабо повеяло духами, такими же нежными, как и голос вошедшей.

- Что же вы не зажжете свет, дети? - ласково прозвучал этот голос. Накурено у тебя тут, Алена, как в трактире. Надеюсь, она не клянчит у вас сигареты, Войта? Не нравится мне, когда она столько курит.

- Ну да, вчера ведь мне исполнилось десять лет, - фыркнула Алена.

- Разума у тебя не больше, - парировала милостивая пани и снова отнеслась к Войте: - Я хотела спросить, вы не забыли о домовой выписке? Понимаете, без этой дурацкой бумаги...

- Все в порядке, - с жаром уверил он милостивую панн. - У меня все есть.

- Ну, тогда не стану мешать, - сказала она, уже взявшись за ручку двери. У меня гость: мы с доктором Годеком в гостиной. Не хотите чашечку чаю? - Она медлила открыть дверь, будто старалась что-то вспомнить. - Ах да, Аленка... у тебя нету хотя бы двух сигарет? Бедняжка доктор совсем извелся...

- Слушай, мама! - воскликнула Алена, словно вдруг ей стало стыдно чего-то. - Ты ведь отлично знаешь, что...

- Ну хорошо, хорошо... Незачем так сразу накидываться...

Войта встал, опустил руку в карман.

- Если вы не обидитесь... У меня остались две.

- Да нет... Что вы, что вы, мальчик, - решительно отнекивалась милостивая пани. - Я запретила себе так злоупотреблять вашей любезностью, нет, правда, надо с этим покончить. Довольно уж мы от вас требуем...

- Пожалуйста, не беспокойтесь! - испуганно перебил он ее, протянул смятую пачку. - Завтра получу на заводе...

Она еще поколебалась, прямо трогательная в своей чуть ли не девичьей застенчивости, потом смиренно вздохнула.

- Господи, я ужасная! Ну, может быть, когда-нибудь я смогу вознаградить вас за все... Ладно, раз вы завтра получите, как вы сказали... Но это уж в последний раз, Войта, хорошо? И - с отдачей!

Она выплыла благоуханным облаком, и слышно было, как в прихожей она говорит гостю:

- Представьте, Бедржих...

- Она просто невозможная, - прошептала Алена, когда дверь захлопнулась за матерью.

- Почему? - недоуменно спросил Войта. - Я всегда ее любил...

- А меня? - живо откликнулась Алена, приблизила к нему лицо: ее волосы защекотали ему лоб. - Ну говори же! А то приревную, несчастный!

- Ты сама знаешь, - вздохнул он, хотя все существо его так и дрожало от необъятного счастья. Он выразительно хлопнул ладонью о колено. - Факт!

Алена посерьезнела, легонько коснулась губами его рта - она редко целовала его в губы - и, выпрямившись, отошла к окну.

- Послушай... ты не раздумал?

Он поднял голову. В рамке окна рисовался ее профиль, и в наклоне ее головы было что-то странное, сбивавшее его с толку - то ли печаль, то ли усталость, тревога. Со страхом он понял, что не узнает ее. О чем это она?

А она передернула плечами, прижалась лбом к холодному стеклу.

- Понимаешь, я не хочу, чтоб ты разочаровался, Войтина, нет, дай мне досказать! Может, все это дурацкая шутка... но что мне делать?.. Если б не необходимость!.. Ты не будешь горевать, правда? Не надо! Ты чудесный парень и по-настоящему любишь меня, я это знаю. Нет, не бойся, я совсем не сентиментальная и не такая уж плохая. Обещай, что никогда так обо мне не подумаешь! Я, может быть, не такая, как ты себе представляешь, но другой быть не собираюсь. Хочешь, бросим все это, пока не поздно. Маме не верь, она вся из сладкой лжи. Я ее не выношу!

Он прервал это непонятное излияние, прервал чуть ли не сердито, с оттенком кроткого достоинства:

- Слушай, хватит, ладно? Раз я обещал, так хоть лопни, слово сдержу!

- Ну хорошо, не будем больше, - согласилась она и коротко усмехнулась. Войта узнал прежнюю Алену, вздохнул легко. - Рах tecum *,[* Мир тебе (латин.).] медведь!

Она подошла к адаптеру и поставила пластинку.

Две недели, прошедшие от обещания до исполнения, были как сон в розовом облаке. Войта двигался в нем плавно и как бы парил над землей; эти две недели были наполнены разговорами, шепотом, сладко бередящей музыкой, которую не в силах был заглушить в нем даже грубый грохот пневматических молотков. Они встречались под лестницей, Алена заговорщически подмигивала ему, и после этого он спускался к себе на дрожащих ногах. В подвале стало как-то светлее, первые солнечные лучи падали на землю перед окном, и оббитая наяда уже не так бесстрастно таращилась в пространство, и помешанный полковник вдруг превратился в милого человека с великолепным благородным псом. Войта починил подгнившую мельничку у забора. Ну-ка, ущипни себя, не спишь ли? Ты - и она! Нет, не спишь, дуралей, вот это да!

Мама стремительно молодела, ходила по дому в каком-то экстазе.