Хромой Орфей

Гонза пробежал глазами свою карточку у контрольных часов: ага, приход отмечен в четыре! Чудесно. Оглянулся; мастер Даламанек склонился над своим столиком с бумагами; он, несомненно, знает обо всех этих проделках, но у него другие заботы. Ведь завтра четверг, день, когда немецкое руководство и свирепый божок Каутце созывают на совещание начальников цехов и мастеров. Тоже мне совещание! Кто там советуется? Сгоняют, как собак, в кучу и грозят тюрьмой! "Империя, - твердит каждый раз Каутце, - не собирается больше терпеть безобразие, которое тут творится, в то время как она ведет титаническую борьбу!" Ничего, пока он только глотку дерет, дело не так плохо. Кое-что можно свалить на катастрофически скверное снабжение - вражеские налеты все чаще нарушают доставку, - кое-что на чудовищную аварийность, без конца все перемещают, переставляют, дня не проходит без происшествий! Бардак, не завод! Саботаж! Это слово растет, щекочет спину сотнями паучьих ножек. И чем все это кончится, господи боже мой?

"Малявка" Густик корчился на стуле между железными шкафчиками в гардеробной, кулаками месил свой живот. Видно, съел какую-нибудь тухлятину.

- Б......я жизнь, - кряхтел он в перерывах между приступами боли. - Лучше подохнуть, чем вот так... Папенька с маменькой позабавлялись пять минут, а ты теперь мучайся, как собака!

- Факт, сплошное дерьмо, - мужественно поддакнул Богоуш.

- Не говори грубостей! - прикрикнул на него Пепек, натягивая рабочие брюки. - В ад попадешь! - добавил он, многозначительно кивая в сторону Архика.

Когда тот скромно удалился из гардеробной, Пепек созвал ребят в кучку.

- Андела поклялась, что после полуночи в малярке распробует нашего небесного женишка...

И он захихикал, представляя, как этот святоша падет в объятия многоопытной шлюхи из фюзеляжного.

- Сомневаюсь, - сказал Леош, чтоб раззадорить Пепека.

- На что спорим? Она с него штаны стащит, не успеет он аминь сказать! Она его уж надкусила. Вчера я слыхал, как она ему пела: мол, тягостна ей эта грешная жизнь, и ужасно ей страшно, что в пекле так жарко... Даже слезки цедила! Слыхали бы вы, как он ее на путь праведный наставлял да звонил об этом самом милосердии... Нет, он уж с головой увяз, так и трясется. А кто при нем что вякнет, тот подлец...

Пришел Пишкот и, как всегда, внес с собою приятное оживление.

- Ну, как Попрыгунчик, Пишкот?

- Вчера, как гнались за ним, перескочил через Влтаву и трамвай сковырнул. Пятый номер.

Милан нахлобучил на голову свою знаменитую шляпу с пробитыми полями и, не сводя глаз с Бациллы, который тихонько жевал у своего шкафчика хлеб с маслом, поддержал рассказ.

- Слыхать, он теперь все на жирных нападает, - убежденно проговорил он. На твоем месте, Бацилла, я бы не вылезал ночью на улицу. Отвали-ка! - И он, не ожидая разрешения, отломил кусок от бутерброда Бациллы, который тот ел, и затолкал себе в рот.

- Очень важно, - коварно заметил Леош, - на чьей стороне будет Попрыгунчик, когда разразится твоя революция, Милан.

- Дурак!

Гонза подошел к Пишкоту:

- Курнуть нету? Верну, когда паек выдадут.

Пишкот сокрушенно почесал в лохматой голове.

- Нету, дружище. Вчера, вишь, дождем мою лавочку залило. Известно было, что Пишкот не стесняется нагнуться за самым крошечным, хотя бы даже и затоптанным окурком; он называл это "ловить тигров". Окурки он прятал в жестяную коробку из-под боснийского табака, чтоб они пропитались запахом, и свертывал из них цигарки или "фаустпатроны".

- Впрочем, лично я эту проблему решил, - продолжал он, двигая бровями, только это не для неженок.

Пошарив в глубине своего шкафчика, он подал Гонзе цигарку, подозрительно шелестевшую в пальцах.

- Подохнуть можно! Солома или похоронный венок?

Гонза закашлялся после первой же затяжки, слезы брызнули у него из глаз, но он не сразу сдался.

- Травка от ревматизма. Марки "Лесняк"! - Пишкот имитировал голос диктора из кинорекламы. - Не забудьте! "Лесняк! Легкий, нежно ароматический! - Он шутовски ухмыльнулся. - Черт побери, не может же это вредить здоровью, раз в аптеке куплено, а? Мой фатер выращивает самосад в цветочном горшке, по-моему, он никогда не вырастет. Вчера папахен срезал стебелек, на нем еще и листочков-то не было, и высушил в духовке. Ему-то нипочем это зелье, но обыкновенного человека от одной затяжки пронзает насквозь, до пяток, и он сейчас же в слезы, как на похоронах...

- Ладно, заткнись... - Гонза погасил цигарку, сжав ее пальцами, но не бросил, сунул в карман. Рукой разогнал вонючий дым перед носом.

Пишкот обиженно завертел головой.

- Больно ты нежный. Когда глотка притерпится - не стесняйся, у меня целый ящик припасен на тот случай, если людишки откроют эту травку в аптеках. Марка "Лесняк", помни!

Мелихара Гонза застал под стапелем; тот привертывал шланг к крану воздухоподачи, мурлыча единственную свою песенку. Привернув, нажал на спуск, но молоток молчал. Молчали все молотки; рабочие, сунув руки в карманы, слонялись между стапелей, чесали языки, в то время как Даламанек в панике бегал по своему участку - только полы халата развевались - и призывал всех образумиться.

- В чем дело?