Хромой Орфей

- Говори! - хрипел Гонза у самого его лица. - Скажи еще раз, ты... скотина... я убью тебя, убью, если ты коснешься ее своей ядовитой слюной, ты, грязная крыса...

Только теперь все опомнились от неожиданности. Кинулись разнимать, вырвали Милана, который уже хрипел; шум, паденье стульев, сиплое дыханье отвратительной драки, в этом дьяволе не узнать было прежнего Гонзу, он обезумел, он убил бы, если б Павлу и Войте не удалось общими усилиями вырвать у него из рук совершенно обессилевшего Милана.

- Убью тебя, сволочь, пустите меня! Я убью его!

- Довольно! - сипел Павел, почти теряя самообладание и дрожа от гнева. Держите его, ребята! Тише ты!

Войте удалось завести Гонзе руки за спину, Павел толкнул Милана на стул и загородил его собой.

- Хватит, опомнись, сумасшедший!

Не успели они прийти в себя и собраться с мыслями, как Гонза, резко мотнувшись в сторону, вырвался из рук Войты, и дверь за ним захлопнулась. Удар грохнул по засыпающему дому и разлетелся по галереям, промчалась буря торопливых шагов по деревянной спирали лестницы, и настала тишина, испуганная, зыбкая тишина.

Они старались не смотреть друг на друга. Милан сидел, неестественно наклонившись вперед, измученный, судорожно кашляя и вытирая взмокший лоб грязной рукой. Он дышал открытым ртом, как загнанная птица, и глядел в пустоту.

- Послушай! - взорвался Войта. - Если ты это выдумал...

- Что вы на меня таращитесь? - голос Милана сорвался смешной фистулой. За кого вы меня принимаете? Что я - из пальца высосал?.. Мне Лекса сказал, значит, железно! Он знает всю историю с ее братом и врать не станет. Лекса не врет! Он все знает. Что же мне было - молчать? Он обязался - значит, это уж не его личное дело! Знаете, что могло быть с нами?

Это звучало убедительно, но он все же чувствовал, что слова его вызывают в них какой-то молчаливый и в корне нелепый протест, который заставил его продолжать:

- Конспирация имеет свои законы, - опять он говорил, как проповедник. - Вы до невозможности сентиментальны. Я сказал это и для его пользы, факт! Я тоже представляю себе, каково ему будет, но в таких делах сострадание побоку, слишком многое поставлено на карту.

Никто не возражал, но атмосфера была отравлена. И хотелось убежать от своего собственного стыда, вон из этой душной дыры, но они все сидели, погасшие и угнетаемые нарастающим чувством бессилия и бесплодности всякого начинания. Хоть плачь! За шторой затемнения опять заскрипели половицы и в тишине, упрямо разъединяющей их, нереально стучал маятник.

- Так что же? - послышался из тени голос Павла. - Нас ведь еще четверо, а?

Он вытащил из-под кушетки картонку с бумагой и поставил ее на стол.

- Я составил текст новой листовки. Надо ее как можно скорей выпустить, иначе Мертвяк убедится, что напал на след. Правильно?

Ответа не было. Растерянность. Никто не пошевелился.

Кроме Бациллы.

- Я... - промямлил он с затуманенными глазами. - Я не знаю, ребята... я больше не могу... я не уверен, что мы правы... ведь он нас не выдал... и мне как-то не по себе.

- Не мели чепухи, Бацилла, - прервал его с отвращением Павел. - Мы что, вчера слова на ветер бросали?

- Нет, ребята, это не чепуха, и я...

Беспомощный жест пухлой руки повис в воздухе. Как им растолковать? Словами не опишешь: этот постоянный страх, который медленно сдавливает тебя, и вот ты раскалываешься в нем, как орех между створок щелкунчика. С той ночи он ни разу глаз по-настоящему не сомкнул, и мягкая постелька его, устланная пуховыми перинами, превратилась в котел с кипящей смолой. Ягненочек, детка, я позову доктора, что с тобой? Мамуля, бедненькая, не подозревает, что нависло над ее ягненочком. В какую я влип историю! Какой дьявол напел мне в уши? Тщеславие! Молодчина Бацилла, герой! А что, если и маму будут бить? Он хватался за голову, метался по потной простыне и хныкал от отчаяния. Др-р-р-р! Звонок. Уже идут, уже ломятся в дверь - кулаки, револьверы, сапоги, внизу возле тротуара ждет машина. Конец! Каждый звонок вырывал его из постели, он весь трясся, прижавшись ухом к двери комнатки, напрягая слух. Ненадолго отлегло от сердца: нет, это только тетя из Дейвиц. Если все это кончится благополучно, но едва ли, так... что? Он договаривался с судьбою, готовый на что угодно: все раздам бедным - дом, деньги, библиотеку... Стану просто Бациллой. Лишь бы пронесло мимо! Что это? Остановилась машина?.. Хуже всего было во время засыпания, закроешь глаза - и... колючая проволока, решетка, побои.

- Должен вам сказать, ребята... я дерьмо. Не гожусь я, видно, для этого дела и не знаю, выдержал ли бы, как Гонза, если б меня начали бить...

Позорное признание растаяло в смущенной тишине, и никто не удивился. Лучше не думать, что было бы, если б Мертвяк поприжал его! Павел оглянулся на Милана: сейчас Милан обрушится на этого несчастного, обдаст его целым ливнем отборных ругательств: буржуй, обжора, трусливое брюхо! Катись отсюда! К мамуле! Под перинку!

Но Милан поднял голову, обвел присутствующих взглядом и, увидев их ждущие глаза, откашлялся.