Хромой Орфей

- Его обманули, молодой человек, в ампуле был не цианистый калий, а что-то другое, что действует гораздо медленнее... Я не специалист, названия не запомнил. Мы вызвали врача, но было поздно... Он умер в страшных мучениях... и не хотел умирать, клянусь вам... Звал мать...

Он говорил все это почти с удовлетворением, словно этот ужасный исход доказывал его, отца, правоту.

- Вы не можете себе представить... я буквально дрожу от страха за жену, ведь она еще не знает... Его увезли утром. - И он жалобно всхлипнул.

Гонза был подавлен. Не было причин сомневаться в том, что горе отца неподдельно, и все же даже оно не убавило солидности и не изменило респектабельной внешности, по которой Гонза сразу же узнал его. Седина на тщательно прилизанных висках походила на траурно поблескивающие ленты погребальных венков, изо рта чуть пахло зубной пастой.

Старик всхлипывал, и порой казалось, что он едва замечает гостя.

- Но зачем? - восклицал он снова и снова с каким-то требовательным упреком, и в голосе его были слезы. - Зачем? Зачем он так поступил, объясните мне! У него было все, что только можно желать, - талант, здоровье, будущность... Мне не в чем себя упрекать, хотя в последние годы между нами возникло известное отчуждение. Клянусь вам, у меня были по отношению к нему самые лучшие намерения, ведь он моя плоть и кровь... Почему же? Я не знаю вас, молодой человек, никогда не видел вас здесь, но если он написал вам это письмо, значит вы были его близким другом...

Что сказать ему? Ведь он не поймет, да я и сам не понимаю. Да, Душан был прав - этот человек ничего не может понять. Лучше бы он молчал! Гонзой овладели отвращение и мучительная неловкость. И зачем я сюда пришел!

Мелодичный бой стоячих часов вывел его из раздумья.

- Не знаю, - сказал он сквозь зубы. - Не разобрался я в нем.

- Вот видите! - оживился Полоний и снова открыл шлюзы слезливому красноречию: - И я тоже. А ведь я родной отец! Клянусь вам, молодой человек, я изо всех сил старался понять его! Сколько я его наставлял! Ребенком он был вполне нормален, уверяю вас. С его способностями он мог бы многого достичь! Война не продлится вечно, и тогда... вы меня понимаете. Я старался подготовить его к будущему, ведь он из хорошей семьи, вы, наверно, знаете, что один из его предков был другом самого Ригера, все это, - он сделал широкий жест, - могло ему принадлежать!.. А он... Такой способный, такой даровитый... Я бы мог показать вам его дипломы, которые он еще подростком получал на легкоатлетических соревнованиях... Весь мир мог быть у его ног! Я им слишком гордился и, видно, наказан за это... Я верил в него больше, чем в самого себя, а жена, бедняжка, в нем просто души не чаяла... Как он мог так с нами поступить, молодой человек... Нет, не понимаю... не понимаю! - Он всхлипывал, несколько театрально закрывая ладонью глаза. - Только в последнее время пожалуй, с тех пор, как его послали на завод, - он отошел от меня. Замкнулся в себе не знаю почему. Что я ему сделал, боже мой? Что? Сколько я просил его, уговаривал, корил за то, что он живет неправильно, как чужой в собственной семье. Вероятно, эти несчастные книги довели его до этого, лишили рассудка. Я думал, от них будет только польза. Ведь искусство и философия должны украшать жизнь, делать человека лучше, совершеннее, ну, скажите... Впрочем, в книгах одно, а в жизни бывает совсем иначе, он и сам бы это понял, если бы... если бы...

Подавленный, неспособный пробудить в себе хотя бы каплю жалости к этому человеку, Гонза слушал его причитания. С каждой фразой в нем нарастал протест, и Гонза не противился этому.

- Не могу объяснить это иначе, как психическим расстройством. Никогда в нашей семье такого не бывало. Может быть, это была внезапная вспышка безумия, как вы думаете?

Нет, нельзя уклоняться от прямого ответа, нельзя выкручиваться!

- Вы ошибаетесь, - хриплым голосом прервал его Гонза и заерзал на стуле. Он был вполне нормален.

- Вы так думаете? Тогда почему же, скажите мне, почему же, о господи...

Хватит! Гонза встал и взял со стула свою шляпу. Ему казалось, он задыхается. Презрительным взглядом он посмотрел на хозяина дома.

- Оставьте! Что я думаю - неважно, а вы... А вы-то себе уж как-нибудь сумеете объяснить! Душан все знал наперед. Ведь вы Полоний, не так ли? Вы умоете руки, а он больше не проснется.

Благообразное лицо хозяина дома вытянулось, глаза сузились. Он хорошо разыгрывал недоумение.

- Вы пришли... оскорблять меня, молодой человек? - прошептали мягкие губы. - Меня! Неужели я виноват, я, который...

- Да, вы! - с ненавистью воскликнул Гонза. - Вы и это ваше вонючее благоразумие. Вы тоже его убили, если уж хотите знать, вы и весь этот ваш мир! Мир благоразумных, рассудительных негодяев...

Голос хозяина дома угрожающе изменился.

- Прошу вас держать себя в рамках приличия!