Хромой Тимур (Звезды над Самаркандом - 1)

- А кожи при чем? - любопытствовал другой обувщик.

- Ежели новый поход, понадобится новая обужа на всех. Так? - рассуждал совсем разомлевший армянин и сам отвечал: - Так! Ежели остановлены в Балхе, значит, поход не на север пойдет? Так? Так! А ежели не на север, придется обойтись той кожей, какая есть под рукой. Так? Так! Ведь босыми пятками вашим воинам сверкать негоже? Нет, негоже! А значит, сколько за нее ни спроси, возьмут. Так? Вот и цена!

- Такой не было!

- Такого и войска не было. Оно с каждым походом растет. Как русские поют: одного ордынца разрубишь, два ордынца встают. Теперь у вашего государя такая сила, что, стой она без войны, она все ваше царство съест. Теперь ей надо без передыха воевать. А чтобы ей идти, ей обужа нужна, а на обужу - кожа. Так?

Узнав о словах армянина, каждый попытался сохранить их для одного себя, втайне. Но мгновенье спустя знали уже все: на кожу будет небывалый спрос, а по спросу - и цена.

Осторожные обувщики и шорники припрятали свои скудные кожевенные запасы. Башмачники припрятали туфли и сапоги, оставив на полках и ковриках только каблуки и набойки, да и на эту мелочь оживился спрос.

Днем Геворк Пушок сколько ни толкался по тесным базарным переулкам, ни в лавках, ни в караван-сараях уже не видел он ни клочка кожи. И душа его возликовала, хотя и скрывал он ликование и нетерпение на своем лице.

Забрел он в караван-сарай и к Мулло Камару. Мулло Камар вежливо подвинулся на своей истертой коже, но Пушок побрезговал на нее садиться, присел на корточках и, будто невзначай, спросил:

- Не слыхали, не продает ли кто кож?

- Кож?

- Нет ли где продажных?

- А цена?

- Прижимать не стану.

- Да и не прижмешь. Сам бы взял, да нету.

- А почем бы взяли?

- У кого товар, у того и цена! - развел руками Мулло Камар.

- Семьдесят.

- Пятьдесят можно дать.

- По пятьдесят вчера было.

- А товару много?

Армянин объявил:

- Тридцать пять верблюдов.

- Он здесь? - оживился Мулло Камар.

- Нет, за городом.

- Как за глаза цену давать? По пятьдесят взял бы.

- Кожи ордынские.

- Из Бухары-то?

- В Бухаре лежали, а завезены с Волги. Сам за ними ездил.

- На самую Волгу?

- И до Москвы доезжал.

- Больше пятидесяти цены не было. Днем по пятнадцать брали.

- Ловко кто-то закупку провел.

- Ловко! - согласился Мулло Камар.

- Однако по городу кое-кто придержал! - забывая о своих интересах, не без злорадства похвастал Пушок своими сведениями.

- Каждый спешил продать; кто станет прятать? - насторожился Мулло Камар.

- Саблю знаете?

- Саблю? - переспросил оторопевший Мулло Камар и, чтобы скрыть тревогу, сделал вид, что с усилием припоминает: - Сабля... Сабля...

- Который дратвой...

- А что?

- Пятьдесят кип из покупки отобрал наилучших и велел припрятать.

- Кому ж это велел?

- Одному армянину.

- Ну, едва ли...

Пушку показалось обидным, что какой-то серенький торгаш не доверяет его осведомленности.

- Я-то знаю: его приказчик Дереник..

- Путает что-нибудь.

- Сам же он отвез к нему на двор.

И вдруг во просиявшему лицу Мулло Камара Пушок понял: не следовало бы говорить того, что сказано; того, что по молодости доверено Дереником Геворку Пушку, как соотечественнику; да и свой товар не так легко сбывать, если по базару пойдет слух, что в городе есть непроданные кожи...

- Лихорадка замучила! - вытер внезапно вспотевший лоб армянин. - Вот я и разговорился. Да вам-то я верю: вы человек тихий.

- А зачем шуметь? Базар шумит, а купцу надо помалкивать.

- Опять лихорадка! Пойду полежу! - И Пушок пошел, обмахиваясь влажным платочком.

А Мулло Камар, сидя на истертой козьей шкуре, терпеливо ожидая чего-то, известного ему одному, медленно перелистывал стихи Хафиза и некоторые из них читал нараспев, вслушиваясь в тайные созвучия давно знакомых газелл:

О, если та ширазская турчанка

Моим захочет сердцем обладать,

Не поскуплюсь за родинку на щечке

Ей Бухару и Самарканд отдать...

Третья глава

КУПЦЫ

Мулло Камар читал Хафиза, вслушиваясь в тайные созвучия лукавых газелл.

Базар кипел за воротами. Там пересекались дороги всего мира. Со всех сторон купцы тянули сюда свои караваны. Через пустыни и степи, через леса и горы везли сюда купцы все, чем красны самые дальние города, чем славны умелые руки мастеров в чужедальних странах.

На пути подстерегала купцов корысть иноземных владык, удаль разбойных племен, зной в безводных песках, волны в бездонных морях, скользкие тропы в горах над безднами.

Но купцы шли, шли и тянули свои караваны сюда, чуя за тысячи верст запах самаркандского золота, хотя и клялись простодушным, что деньги не пахнут.

Пахнут! Пахнут костями, истлевшими под сухой полынью степей; кораблями, сгнившими на песчаных берегах морей; падалью на караванных путях; удалью на званых пирах; тяжелой кровью земледельцев; ременной плетью землевладельцев; нарядами и усладами; жирной едой да чужой бедой.

Не радостен - горек и тяжел этот запах, не с веселым сердцем - с тревогой, с опаскою, нетерпеливо принюхиваясь, тянутся на его зов купцы по всем дорогам, сквозь все бездорожья вселенной на самаркандский базар.