Хромой Тимур (Звезды над Самаркандом - 1)

Другого царевича - Ибрагим-Султана - не дозвались: он еще спал, и не так-то легко его поднять, умыть и одеть, чтобы с честью показать взыскательному деду. А этот Улугбек - всегда под рукой, вроде старшего Мухаммед-Султана.

- Ну как? - спросил Тимур Улугбека.

- Так и не показали вы вам Индию, дедушка.

- Жизнь впереди. Еще много городов увидишь.

И строго добавил:

- Если перестанешь засматриваться на звезды.

- Звезды чище, дедушка.

- Что, что? - не понял Тимур. - Чище чего?

- Там меньше пыли, дедушка.

Живописцы посмели засмеяться. Тимур рассердился:

- Пыли? Если б туда была дорога, я бы и там поднял пыль!

- Да, дороги никто не знает.

- И незачем знать. Дел и на земле много.

Сюда, сидя в черном, отделанном перламутром багдадском кресле, Тимур позвал вельможу, наблюдавшего за постройкой в Ясах.

Вскоре вразвалку вошел мавляна Убайдулла Садр, строитель мавзолея и мечети над могилой набожного поэта хаджи Ахмада Ясийского.

Тимур, не поворачивая головы, взглянул на этого ученого старика, коренастого, кривоногого, похожего на кочевника. Все на нем было новое, слежавшееся в сундуке, не успевшее расправиться после того, как для этого дня было вынуто из сундука, а казалось, будто весь Садр со всей своей одеждой пропылен мелкой дорожной пылью.

- Ну как, мавляна? - спросил Тимур.

- Строим.

- Пятый год строим! - ответил Тимур.

- Все привозное, а возить далеко.

- Подарок мой получили?

Тимур велел отлить из бронзы большие светильники и подсвечники. Их искусно отлил отличный мастер Изз-аддин, сын тоже искусного мастера Тадж-аддина, которого Тимур привел когда-то среди тысячи пленных мастеров из Исфахана иранского.

- Уже поставили у гробницы.

- Хороши?

- Лучших нигде не бывало! - поднял брови Убайдулла Садр.

- Что ж теперь?

- Кончили котел. Отлили такой...

Тимур заметил, что брови Убайдуллы снова поднялись, и передразнил его:

- ...Что лучших нигде не бывало?

Тимур не любил, когда из лести или боязни ему не отвечали прямо и ясно. Но Убайдулла заупрямился.

- Да, не бывало! - уверенно и обиженно ответил он нахмурившемуся повелителю.

- Чем же он так хорош?

- Отлит искусно.

- А величина?

- И величины такой не было, и работа...

- Чья?

- Абдал-Азиз отливал.

- Самаркандский?

- Отец его вами приведен, государь, из Тавриза. Тоже мастер был, звали его Сарвар-аддин.

- Помню Сарвара. Значит, сыновья в отцов пошли? Наша земля не порушила мастерства иноземцев?

- Укрепила! Сын искусней отца. На котле надпись отлита.

- Какая? - насторожился Тимур.

Убайдулла быстро достал из-за пазухи листок прозрачной лощеной бумаги и, отстранив его на всю длину руки, шепотом прочитал, а потом пересказал своими словами.

- Написали, что отлит он по слову вашему нынешнего восемьсот первого года, в месяце шаввале, в двадцатый день, для воды...

И, складывая бумажку, покачал головой:

- Едва довезли. Ведь отливали его в Карнаке. Через этакую даль этакую тяжесть пришлось волочить!

- Не мал? - пытливо взглянул Тимур.

- Говорю, государь: не было такой величины.

- То-то! Это ведь для степей. Понял? Степняков знаешь?

- За эти годы узнал.

- А как их понимаешь?

- Насчет чего?

- Надо, чтоб перед глазами у них громады высились. Народ такой: малого не замечают, глаза их привыкли к простору. Кочевники! Широко шагают, мелких камушков не замечают, под ноги не глядят, далеко смотрят. Вот и надо, чтобы издалека, за много часов пути, уже видели: стоит в степи огромный мавзолей. А войдут - увидят: стоит в мавзолее огромный котел. Лежит в мавзолее великий святой. Стоят вокруг святого громадные светильники. И задумаются: поставлено это в степи кем? Когда увидят, как это все велико, скажут: великое может воздвигнуть только великий. Велика, скажут, сила того, кто этакое воздвиг. Будут бояться нас, будут слушаться. Не посмеют соваться претив великой силы. Понял?

- Понял, государь.

- То-то!

Их разговор неожиданно прервал живописец, писавший взятие Дели и давно опустивший кисть, чтобы послушать слова Покорителя Мира.

- Дозвольте спросить, великий государь.

- Спроси.

- Я, великий государь, знаю моего земляка Изз-аддина. Он не только светильники, но и петли для дверей делал и всякие иные украшения. Редкий мастер. Можно целый день глядеть на маленький кусочек его изделия и дивиться: "Ай-яй, как сделано!" А выходит, если о работе судить по величине работы, незачем глаза свои иступлять над тонкостью малого? Если кочевник все привык разглядывать издали, он и не разглядит ни тонкости мельчайшего узора истинных мастеров, ни великого труда их над малым? Вот чего я не понял, великий государь.