Читаем Хромой полностью

Дерево, из-за желания обладать которым даже подняли шум в лесу, покинуло свою корневую систему буквально за пятнадцать минут, в следующие десять лишившись веток. Затащив его на холм, мы сообща принялись устанавливать «лестницу». С горем пополам – свежесрубленная береза это вам не жердинка, мы опустили ствол вниз. Обрубили, почти угадав по длине – над поверхностью остался всего метр.

– Ну что, кто первый? – спросил Чустам.

Я молча ступил на первый сук. Конечно, не лестница. Местами я, просто обхватив ствол ногами, скатывался по нему.

Спустившись, я сгреб валявшиеся на полу ветки в кучку, чтобы огонь хоть немного продержался. Не очень большое помещение, примерно шесть на четыре. Стены выложены из того же камня, что и внутренность «подковы». Свод тоже был каменным, что с учетом дыры в потолке не внушало доверия. Предназначение комнаты сложно угадать. Когда-то тут явно была масса кувшинов, осколками и обломками которых был усеян пол. Наверняка прежний попаданец сюда порезвился. Его скелет, кстати, очень даже навевал уважение. Не хотел бы я встретиться с таким вживую. В одной из стен находилась низенькая дверь.

Вторым спустился Чустам и сразу подкинул в огонь охапку сухих веточек. Еще через десять минут наша компания была в полном составе.

– Вот это берлога! – восторженно произнес Клоп.

– Ага. – Толикам разглядывал череп зверя. – Берлога земляного дракона.

– Да ну? – Чустам склонился над костями. – А не медведь?

Толикам подобрал какой-то обломок горшка с ладонь величиной и протянул корму.

– Орочий выкормыш… – Чустам вертел осколок в руках.

– А что, драконы есть? – Я по-другому посмотрел на останки.

– Никто не знает, – ответил Толикам. – А это просто зверь, похожий на медведя. Вернее, маги сделали его из бурого. Просто называют его так.

– Ну да, просто, – поддакнул Чустам. – Просто вот десяток этих чешуек стоит… империал, наверное.

Местных денег у меня не было, но я знал, что за три медяка можно купить каравай хлеба. Сто медяков – башка, поскольку на ней был напечатан портрет локота – собственно, это хорошая рубаха или штаны. Далее я изучить не успел, угодив к оркам.

– Империал – это сотня бошок?

– Башок, – поправил меня Толикам.

– Ого! – Я присел и начал собирать пластины.

Увы, почти все они были треснутыми.

– Дорого не возьмут, – вздохнул Толикам, вертя в руках чешую с трещиной, – старые.

– Нам хватит. – Клоп собирал сокровища в снятую и завязанную мешком рубаху.

– А ты куда их нести-то собрался? – спросил корм, разглядывая дверь.

– Так… – Клоп завис.

– Вон туда вываливай, – махнул рукой Чустам, – потом придумаем.

И вдруг из угла, на который указал корм, донеслось шипение. Все резко повернулись в ту сторону. Ларк, фигура которого слабо угадывалась в полумраке, сидя на полу, сжимал между ногами целый кувшинчик, а в руках у него была выковырянная затычка.

– Ты это, – очнулся Толикам, – вставь обратно и ничего не открывай.

– Почему? – спросил Ларк, вставляя обратно пробку.

– Потому что ты не знаешь, что там. А если яд какой?

Уже в следующее мгновение мы убедились в правоте Толикама – Ларк обмяк и распростерся на полу, а я… Очнулся я на свежем воздухе, в темноте. Голова болела жутко. Рядом лежал Ларк.

– Ну вот, говорил же, очнутся, – услышал я голос Чустама, когда сел.

Ужасно горел бок. Я, задрав окровавленную рубаху, посмотрел на огромную ссадину.

– Ну уж извини, как могли, так и вытаскивали.

– Что это было?

– Сонное зелье, наверное.

– Руки бы ему оборвать, – покосился я на Ларка.

– Да ладно, он же не знал, – заступился Клоп.

Парни рассказали мне, что произошло. Когда Ларк обмяк, Толикам, Клоп и Чустам сообразили задержать дыхание и рвануть наверх, при этом Толикам чуть не сорвался, уснув, корм его дотаскивал последний метр. Затем Чустам и Клоп, обвязав голову рубахой и задерживая дыхание, вытащили меня и Ларка.

– Утром за горшком тем готовимся спуститься, – закончил Толикам.

– Зачем?

– Ну, во-первых, надо же новое жилье от этой гадости освободить, а во-вторых, представь, если его где по ветру у обоза уронить?

Парни мыслили конструктивно. Практически мы получили мощнейшее химическое оружие.

– Надо часть в отдельный кувшин перелить. – Я встал и размял шею.

– Зачем? – в свою очередь спросил Толикам.

– А вдруг орки?

Парни промолчали, но в тишине читалось, что они согласны со мной.

Кувшин достал утром Клоп, которому мы намотали на голову мокрую рубаху.

– А зачем мочить? – поинтересовался Толикам.

– Через воду газы плохо проходят, – объяснил я.

Зря я это сделал. После того как достали отраву, пришлось объяснять теорию о газах и молекулах. Так-то по барабану… просто я ее объяснить мог на примере шариков, а Толикам оказался очень настырным. В итоге мы даже краем зацепили молекулярную массу, на которой я, собственно, и поплыл. К чести данного мира надо сказать, что ничего нового я Толикаму не открыл, за исключением того, что воздух тоже состоит из молекул и газ это физическое состояние вещества, но мне кажется, он мне не совсем поверил. Тем не менее они тут и сами догадывались о мелких частицах, которые переносят запах и яд, как в нашем случае.

Перейти на страницу:

Все книги серии Империя рабства

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее