Хромой

Клоп хохотнул, но смешок вышел немного нервным, он явно с пиететом относился к магам.

Я внимательно слушал их, но, похоже, никто толком не знал, на что способен парень.

– Я и не думаю, – продолжил корм тему денег. – На Гнутой нас самих на эликсиры пустят. Я о том, от чего дед, получается, отказывается.

– А он сможет наши печати снять? – перебил я их.

Все уставились на меня.

Деда мы ждали пять дней. Даже про продажу чешуи забыли. Но появился он внезапно и со стороны реки.

– Здоровья тебе, Алексей.

Я чуть не подпрыгнул, услышав его голос сзади, и выронил рыбину, которой вспарывал брюхо.

– И тебе, Мирант, не болеть, – обернулся я.

– Мой постреленок у вас?

– Да. Они с Ларком за яйцами пошли. Огарик сказал, знает, где гнезда уток.

– Понятно.

– Отвару? Или пообедать не побрезгуешь?

– Странный у тебя говор. Коли угостите, не откажусь.

– Сейчас скажу нашим. – Я встал и поковылял к входу в подземелье.

Там Чустам, Клоп и Толикам долбили дверь. Дня два назад удалось сделать дырку, в которую рассмотрели коридор, и мы все эти дни расширяли отверстие. Уже почти можно было просунуть голову. Сегодня надеялись зайти, в смысле пролезть.

– Мужики! Там от завтрака глухарь оставался, и котелок верните.

– Котелок за камнем у печи. А с обедом подождешь, сейчас закончим, – ответил Клоп.

– Гость у нас.

Вскоре раздалось сопение поднимающегося наверх человека и показалась голова Чустама.

– Что, пришел?

Я кивнул. Парни по очереди вылезли. Все в мелких щепках и по пояс голые – во-первых, вымыться проще, чем стирать, во-вторых, если махать топором, быстро становится жарко. В особенности если топор тупой и точить его часто нет смысла – пять минут по этой двери, и снова тупой. Мирант с прищуром рассматривал троицу. Те смущенно поздоровались. Дед кивнул каждому. Клоп развернул сверток из местных лопухов, в котором была половина зажаренного утром глухаря. Чустам таки смог подкрасться к ним.

– Чем бог послал, как говорится, – пригласил я Миранта.

– Поклоняешься?

– Нет, просто верю, – осознав оплошность, ответил я.

Дед одобрительно качнул головой. Первое время проблем религиозного характера у меня не было, но когда я освоил чужой язык настолько, что стал думать на нем, то пару раз попадал в нелепые ситуации. Религия здесь многоконфессиональная. Была когда-то. До империи. Империя же (все-таки император мудрый мужик, не удивлюсь, если из наших) установила одну, запретив остальные. И единственной разрешенной религией считалась вера в круг великих магов, живших на огромном острове, который нельзя найти, потому как маги отводят все корабли в стороны, а особо ретивых – топят. Так вот, любое упоминание бога подразумевало отличное от имперского вероисповедание, так как эти боги звались великими магами, а не богами. Но на мысли рабов всем, а в особенности оркам, было плевать. Зеленые вообще поклоняются духам. Поэтому я нет-нет да и позволял себе родные высказывания в вольном переводе на местный язык. Но знал, что в империи за это можно и головы лишиться или сгореть. Методы казни, на удивление, в этом мире мало чем отличались от наших средневековых.

– В какого же бога? – спросил дед.

– Посвящен в детстве Христосу, – ответил я.

«Посвящение» заменяло на местном языке «крещение», но… «посвящен в детстве» считалось низшим уровнем веры, так как посвящали еще неразумного. Там сложная система градаций. Я одно время пытался вникнуть, но, поскольку религий много, а я не теолог, забил на это дело. Хотя знал, допустим, что локотство Клопа раньше поклонялось духам земли, которые регулярно это локотство трясли, и, несмотря на запрет, Колопот, как, собственно, и половина жителей локотства, продолжал верить в этих духов.

– Не слышал о таком. А сам-то веришь?

– Когда плохо, верю, когда хорошо, не вспоминаю, – почти честно ответил я.

Почти – потому как после появления в этом мире я вообще готов поверить во что угодно. Меня до сих пор иногда гложут сомнения насчет всего происходящего, бывало, откроешь глаза, и кажется, что все это сон, пока крик корма не развеет сомнения. В смысле не нашего корма… Ну то есть когда я был в рабстве… Короче, плевать.

Мирант улыбнулся:

– А что, мой постреленок каждый день у вас?

– Ну мы его два дня отвозили обратно в яму, – ответил Толикам, – он к утру снова у нас. Поэтому последние три ночи, чтобы ноги не топтал, у нас ночует.

Выражение лица деда вроде не изменилось, однако было понятно, что он не в восторге. Мирант склонился над полутушкой птицы и отломил ногу. Местный обычай – трапезу начинает самый уважаемый гость, ну а поскольку он у нас один…

– Мирант, – начал я, когда с глухарем было покончено и остались только доли Ларка и Огарика.

– Зови Миром, так проще будет.

– Мир, у нас к тебе просьба, ну или вопрос… Мы тут узнали, что ты алтырь…

Дед не отреагировал, но я продолжил:

– Не мог бы ты снять наши печати?

Мы вчетвером уставились на него. Видя такое внимание, дед насмехаться над нами, как в прошлый раз, не стал. Он встал, взял нож, которым я чистил рыбу, и, подойдя к ближайшему дереву, с усилием провел лезвием по нему.

– Видите, рана?

Клоп кивнул.