Хромосома Христа, или Эликсир бессмертия

– Да, Юля… Всё происходило на берегу, на белом песке, крест лежал… Не было никакой Голгофы, разве что у всех Она была в голове… Просто удивительно, зачем они приволокли сюда крест. Могли бы установить его где-нибудь на каком-то холме, на возвышенности, чтобы он, как маяк, мог виднеться, видеться издалека, со всех сторон… Как маяк. Привлекая внимание тонущих кораблей… Угрожая всем своей распростёртостью…

– Угрожая?

– Если присмотреться!..

Вот, мол, что ждёт всех, кто осмелится… Перевернуть мир… Кто, мол, попытается узаконить царство вашего гена… Вашу Хромосому Христа… Да!.. Это я так думаю, говорю я Лене.

– Я понимаю, что ты, – говорит Лена. – А что Юля?..

– Воздух был тяжёл и влажен, будто тебя… дышать трудно… Жора стоял… Пока ещё стоял… Солнце… На небе ни тучки, ни облачка, но всё было как в мягком тумане, в мареве… Вместо солнца – белый диск… Ни капли тепла, но все обливались потом… если провести ладонью по телу – стекали ручьи…

Жары никакой не было… Жора не жил в жаре, в ужасе от предстоящего, стоял себе…

Крест лежал на песке, как неприкаянный… Какой-то растерянный, никому не нужный… А Жора не жил ожиданием чего-то неожиданного, стоял себе, словно ждал автобус, смотрел в даль, в бескрайнюю океанскую даль… Не было никаких громов и молний, не раскалывалась земля… Ни ветерка… Чайки, чайки что-то там своё крякали, каркая, пролетая… даже ласкового шёпота волн не было слышно… Штиль… Тишина была такая, что слышно было…

– Ничего не было слышно, – говорит Лена, – ты же сказал.

– Ничего… Шевелились только головы людей… Юля сказала, что они были похожи на беспорядочно высыпанные в воду перезревшие белые арбузы… Скопом…

– Белые?

– Лысые…

– И Жора тоже…

– Жора в ёжике, в своём ёжике… Белом как… Будто выкрашенном белилами…

– А Иисус?

– Лысый! Лысый как… Как чёрт! Если не считать… Бог!..

Я пытался себе представить из Юлиных слов, как там все происходило, представлял и диву давался – проще простого: агнц, крест, толпа, Пилат… Приговор! («Воин, иди готовь крест!»). Как по писаному…

Всем, конечно, это событие казалось игрой, спектаклем, разыгрываемым нашими комедиантами. Мы ведь частенько закатывали такие спектакли – трагедии, трагикомедии, а то и комедии… Курам на смех! Особенно преуспел в этом Шекспир. Он как и его давний родственник на глазах у всего нашего честного народа такое выдавал – мы просто рыдали…

И теперь он был правой рукой Иисуса… Он и Иуда! Они теперь… Иуда радовался, что не надо было никого целовать: Жора ведь ни от кого не прятался, жил на виду. Его не надо было выискивать по ночам в каких-то садах… Для поцелуев…

– Ты хочешь сказать, – говорит Лена, – что весь этот спектакль напоминал известную всему миру…

– Нет! Всё дело ведь в том, что наш Иисус оказался жалкой поделкой. Подделкой! Ну представь себе…

– Как так подделкой? Иисус?!

– Ага… Так!.. Собственно, не в этом же даже дело…

– В чём же?

– Когда Жора узнал, что всё готово…

– Для чего готово?

– Для его распятия. И никаких проволочек уже не предвидится…

– Каких проволочек?

– Ну, знаешь… Всегда что-то может случиться… Что-то там не заладится…

– И что Жора? – спрашивает Лена.

– Жора… Жора не был бы Жорой, если бы не прорёк: «Imiles, expedi crucеm!» (Иди, воин, готовь крест! – лат.). Это он сказал Валерочке – воину! – который просто оцепенел. Его на виду у всех присутствующих обозвали воином, воином! Он вдруг поверил, что единственный способ избавиться от Жориного ига – собственноручное участие в Жорином распятии. Валерочка был откровенно счастлив, просто неистово счастлив: «Я распну, распну его!». Он не орал это на весь мир, орали его глаза: «Я распну!».

И он постарался: в тот же день Жорин крест был готов! Баснословно красивый и крепкий крест…

– Из ливанского кедра?

– Хо! Бери выше! Из той самой секвойи, гены которой…

– Из какой той самой?

– Прожившей десять тысяч лет и помнившей звуки арфы Орфея. Я же это уже рассказывал сто тысяч раз! Нам привезли её…

– Надо же!

– Да! Свежесрубленной! С золотистыми капельками живицы по бокам сруба… Запах – просто божественный!!! Валерочка сиял… Никаким пластиком и не пахло.

– Ты так рассказываешь, – говорит Лена, – словно сам принимал участие…

– Принимал… Запах – умопомрачение!..

Я шумно втягиваю воздух, закрываю глаза…