Хромые боги

Диме хотелось, чтобы, когда он вернулся в купе, все его попутчики уже улеглись и он был бы предоставлен сам себе. Он уезжал из своего дома навсегда. В другие, дальние края. Дима Верховников хотел прочувствовать и запомнить этот день. Не торопясь. Ведь это важный момент в его жизни – один из самых главных. Несмотря на то, что в словах попутчицы Мерлин Монро, – или, как теперь выяснилось, Тамары, – было довольно много справедливого, его это не очень заботило. Его не пугало то, что он потеряет удобство привычного мира. Дима даже хотел этого. Все выглядело честно, и это была разумная плата за перемены. Глубоко зашитый под кожу инстинкт, подсказывал Диме – чтобы получить свою собственную судьбу, нужно отправиться в дорогу.

В купе на своем месте опять находился только солидный пассажир – Николай Павлович. Он спал, отвернувшись к стенке. Его пузатый портфель торчал краем из-за подушки. Постель блондинки была даже не тронута. Ну, здесь все понятно. Видимо, она разрешила себе не устоять перед суровым обаянием морского офицера. Инженера отчего-то не было тоже.

Он появился, когда Верховников успел устроиться на своем месте. Сосед вернулся огорченный. Похоже, он все еще переживал из-за произошедшего в ресторане.

– Не спите? – спросил Оскар. Он аккуратно повесил на плечики снятый пиджак и расстегнул рубашку. Его пальцы ловко пропускали пуговицы через тугие петли, а лицо выражало погруженность в сложные размышления. – Люди. Что может быть более сложнее, чем люди. Кого не возьми…

– Да, конечно, – отозвался Верховников.

– Реакции на события не просчитываются, не угадываются. Можно предположить, что угодно, но лишь не то, что произойдет на самом деле. Выходит даже, что можно исходить от обратного: именно тот вариант, который не приходил в голову и будет воплощен в жизнь. – Инженер поднялся на свою полку.

Видимо Оскар заметил там… тогда, что Дима был свидетелем сцены. Поэтому теперь он и говорил эти слова.

– Почему же…

– Да, именно так. Похоже на то, – пробормотал сосед.

Верховникову одновременно хотелось узнать всю историю: что же произошло у инженера с той девушкой, и чем все кончилось – ведь он где-то пропадал после ресторана. И в то же время, он немного побаивался обнаружить что-нибудь… нет, не неприятное, а что-нибудь такое, из-за чего этот симпатичный Диме инженер – Оскар Робертович, упадет в его глазах. А ему этого очень бы не хотелось.

– Вот, например, вы… – сказал собеседник. – Вы – случайный попутчик, и мы уже с вами никогда не увидимся.

– К счастью, этого никто не может знать, – философски заметил Дима. – Впереди еще целая жизнь. И у вас и у меня. Может быть, когда-нибудь и встретимся.

– Нет, не встретимся, – припечатал инженер, коротко на него взглянув. – Вот вы, как лицо случайное и постороннее, скажите мне, может быть, вы сможете мне помочь: готовы вы отказаться от чего-то в себе – от какого-то свойства, которое вы до конца четко не осознаете, – ради того, чтобы целый мир продолжил свое правильное движение?

– Хм… Я не совсем понимаю, что вы хотите спросить. – Дима не очень удивился. По студенческой поре у него с товарищами, очень часто завязывались подобные философские разговоры, нередко перетекающие в горячие споры. Хотя это больше случалось на первых курсах. – Какое свойство, и что такое – правильное движение? К коммунизму?

– Да, здесь нужно говорить без обиняков, или не говорить вовсе, – признал собеседник. – Начнем отсюда: вот вы, на что вы планируете потратить жизнь? Ведь она у вас довольно ограничена в сроках.

– Ну как же, Оскар, я – учитель: а значит, сеять разумное, доброе, вечное…

– И вы в это верите?

– Избитые слова, практически штампы, – посерьёзнел Дима. Он только постарался, чтобы в его интонациях не появилось пафоса. Тесть отучил его. – Но ведь вы интеллигентный человек, специалист, – понимаете необходимость образования. В самом широком смысле этого слова… Вы должны знать, что это не прекраснодушие, не просто лозунг. Если мы хотим, чтобы на Земле больше никогда не повторилась такая ужасная война, мы все должны желать, чтобы люди переменились. Чтобы они стали таковы, что не смогли бы убивать друг друга. А со мной все просто. Если у человека нет предназначения, – я имею в виду, высокой, не сиюминутной цели, – то зачем он живет…

Дима посмотрел на соседа. Инженер лежал тихо, положив руку, сжатую в кулак, тыльной стороной себе на лоб.

– Вы не согласны? Вы считаете, я наивный мечтатель? – тихо спросил Дима.

Колеса без устали отчеканивали расстояние на стыках рельс; вагон покачивался; за окном в черноте медленно ползла очередная синяя искра.

– Но ведь нас таких тысячи, миллионы… Мы такое поколение. Мы хотим этого и готовы от многого оказаться. А в человеке все есть. «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй»*. Нельзя ему отдать и нынешних ребятишек, вы понимаете это? (…стозевно и лаяй»* – эпиграф к «Путешествию из Петербурга в Москву» А. Радищева)