Хромые кони

Так как она все равно была в ванной, а свет все равно горел, ей сложно было не поймать отражение в зеркале. Ничего нового оно не показало. Да, жуткие моменты действительно накапливались, но это было полбеды. Одними изъянами нас награждает генетика. Другие мы дарим себе сами. В холодную погоду у нее всегда краснел кончик носа, равно как и скулы. Это придавало ей бабский, грубоватый вид. С этим ничего не поделаешь. Но все остальное – паутинка полопавшихся сосудиков, иссохшая кожа, обтягивающая лицевые кости, – все это рисовало еще одну картину, за ее собственным авторством.

Меня зовут Кэтрин, я – алкоголик.

К тому времени, когда она сумела сформулировать эту фразу, спиртное уже превратилось в проблему. До этого оно представлялось выходом. Нет, это звучит слишком легкомысленно. Скорее, до этого спиртное совсем ничем не представлялось, оно просто присутствовало. Порой в качестве театрального реквизита (топить горести в вине превратилось в такую заезженную метафору, что казалось, без бокала вина нельзя уже и поплакать над своим разбитым сердцем толком, по-настоящему), но чаще – просто привычным фоном. Оно было самым естественным атрибутом вечера, проведенного дома наедине с телевизором, и абсолютно обязательным – вечера в компании подружек. Вдобавок в то время Кэтрин часто ходила на свидания, а какое свидание обходится без бокала-другого? Поход в ресторан сопровождался выпивкой; поход в кино завершался выпивкой после сеанса. А если под конец набраться храбрости и пригласить его подняться на чашку кофе, то тут и подавно никуда без спиртного, и в конечном итоге…

…В конечном итоге если нужен кто-то рядом для того, чтобы не просыпаться среди ночи с осознанием, что ты совершенно одна, то с этим кем-то необходимо трахаться, и рано или поздно трахаться придется уже не с кем-то, а с кем-нибудь, а из всех ситуаций в таких – спиртное просто незаменимо.

Вот говорят: скользкая дорожка – ступишь и покатишься. Это подразумевает нарастающую скорость скольжения и постоянную угрозу потери равновесия. В конце концов летишь кувырком, плюхаешься навзничь и лежишь, откашливаясь. Кэтрин же двигалась по маршруту иначе; она не катилась, а словно неспешно спускалась на эскалаторе (не столько стремительное падение, сколько нудная поездка), провожая взглядом едущих навстречу и вверх и раздумывая, не лучше ли последовать за ними. И в то же время что-то ей говорило, что поменять эскалаторы она сможет не прежде, чем доедет до конца.

И когда это случилось, Чарльз Партнер оказался рядом. Слава богу, не в буквальном смысле слова. Физически его не было рядом, когда она очнулась в незнакомой квартире, со сломанной скулой и с синяками на бедрах, оставленными чьими-то пальцами. Но он помог ей выкарабкаться. Кэтрин провела некоторое время в заведении, пребывание в котором она никогда бы не смогла себе позволить, если бы платить пришлось самой. Курс лечения был основательным. Включая психотерапевта. Ей было сказано, что все это осуществлено в строгом соответствии с внутренним регламентом Конторы («Думаешь, ты первая? – было сказано ей. – Думаешь, ты одна такая, кого это в конце концов доломало?»), но она была уверена, что внутренним регламентом не ограничилось. Потому что после лечебницы, после просыхания и после бесконечных первых шести месяцев трезвой жизни она появилась в Риджентс-Парке, ожидая перевода в какое-нибудь захолустье, но вместо этого заступила на свою прежнюю должность привратницы Чарльза.

В то время она могла расплакаться практически по любому поводу, однако этот казался одним из самых заслуживающих подобной реакции. Они ведь даже дружны не были. Порой он называл ее Манипенни, но этим и ограничивалось. И даже впоследствии их отношения нельзя было назвать дружескими, хоть она и заметила, что он ни разу больше не назвал ее Манипенни. И то, что произошло, они ни разу не обсуждали, за исключением того первого утра, когда он спросил ее, пришла ли она в себя как следует. Она дала ему ответ, на который он рассчитывал, хоть и понимала, что в себя прежнюю ей дорога заказана навсегда. С того дня все пошло по-старому, словно ничего не случилось.

Но он позаботился о ней в трудную минуту, и в ответ она заботилась о нем. Так они провели еще три года вместе, на исходе первого из которых она начала играть роль в его внеслужебной жизни. Он был не женат. Она давно отметила сопровождавшую его ауру неухоженности. Он был не то чтобы нечистоплотен, но нечистоплотность отчетливо маячила впереди, тогда как дрянное питание уже являлось непреложным фактом. Ему требовался уход. Ей также требовалось что-то. Ей больше не нужно было просыпаться с незнакомцами, но ей нужно было что-то. Этим чем-то оказался Партнер.