Хроника

И заметь: папа Иннокентий был человеком смелым и великодушным. В самом деле, однажды он приложил к себе несшитый хитон[183] Господень, и ему показалось, что Господь был небольшого роста, а когда он надел его, /f. 220c/ тот оказался больше его самого. И он испытал перед ним великий трепет и почтил его так, как и подобало. Он же однажды произносил перед народом проповедь, держа, как и обычно, перед собою книгу. Когда же капелланы спросили, зачем он, такой мудрый и образованный, делает это, он ответил: «Я делаю это ради вас, дабы дать вам пример, ибо вы необразованы и стыдитесь учиться». Он был человеком, который «в ткань своих забот» вплетал «порой и веселье»[184]. Когда однажды некий жонглер из Анконской марки приветствовал его словами: Папу Иннокентия, Смертных просветителя, Приветствует Скатуччи, О господин мой лучший! – папа в ответ ему сказал: Откуда ты, Скатуччи? – Скатуччи: Из замка Рекано. Я родился тамо. – Папа: Если в Рим твоя дорога, то даров получишь много, то есть: «Я сделаю тебе добро!» Так сказал ему папа, как тому учит грамматика: «В каком духе вопрос, в таком же духе должен быть ответ», – ибо как жонглер говорил нескладно, так и ответ получил нескладный.

Однажды во время проповеди прихожанам папа заметил некоего школяра, смеявшегося над его словами. И по окончании проповеди он незаметно позвал его в свои покои и спросил у него, почему тот смеялся над священными словами, тогда как они полезны для спасения души. И ответил школяр, что слова, которые папа произносил, – это только слова; сам же он [школяр] умеет показывать на деле, как вызывать мертвых и [приказывать] демонам. И по его словам папа понял, что он некромант и что он выучился этому в Толедо[185], и попросил его вызвать одного своего умершего друга для доверительной беседы с ним и для того, чтобы узнать у него о состоянии его души. /f. 220d/ И вот они выбрали пустынное и уединенное место в Риме, куда папа пришел под видом прогулки и повелел своим спутникам отойти от него и ожидать его возвращения. Они подумали, что папа удалился по нужде, и исполнили, что он им сказал. И вот школяр вызвал Иннокентию архиепископа Бисмантовы[186], явившегося с той пышностью и тщеславием, с какими он обычно приходил в курию. А именно: первыми шествовали отроки, которые должны были приготовить покои, затем – в большом количестве – ослы, навьюченные сокровищами, затем – челядь, обученная прислуживать, затем – рыцари и, наконец, он сам в сопровождении многочисленных капелланов. И когда некромант вопросил его, куда он направляется, тот ответил, что он идет в курию к папе Иннокентию, своему другу, который пожелал его видеть. Школяр ему в ответ: «Вот он, твой друг Иннокентий, он желает знать, каково тебе [там]». Тот ему сказал: «Плохо мне, ибо я осужден за свою любовь к пышности, за тщеславие и другие грехи, совершенные мною. И я не покаялся и потому предан демонам и тем, кто "нисходит в преисподнюю" (Пс 113, 17)[187]». И вот по окончании взаимной беседы видение исчезло, и папа вернулся к своим. Иннокентию наследовал Гонорий III[188].

В вышеуказанное лето Господне 1216 около замка Святого Архангела рыцари и лучники, находившиеся на службе у жителей Болоньи, выступили против жителей Римини и осадили этот замок, и оставались там в течение долгого времени, пока не был заключен мир; и все те из Чезены, которые находились в темнице в Римини, были отпущены (а было их семьсот человек). И в ту зиму было очень много снега, и лед был очень крепким, так что он поломал виноградники, и река По покрылась льдом, на котором /f. 221a/ женщины водили хороводы и рыцари устраивали турниры. И крестьяне переправлялись через По на телегах, двуколках и волоком. И стоял упомянутый лед в течение двух месяцев. И в то время продавали секстарий пшеницы за девять империалов, бывших в обращении, и секстарий спельты – за три империала. И госпожа королева, супруга императора Фридриха, сына покойного императора Генриха VI, направляясь из Апулии в Германию к своему упомянутому мужу, прибыла в Реджо. И пока королева пребывала там, ее содержала реджийская коммуна.

В лето Господне 1217 папой стал Гонорий III; он созвал собор, на котором постановил отлучать от Церкви тех, кто выносит любое решение, ущемляющее свободу Церкви; и постановил, чтобы ни один священник или прелат не слушал этих решений и чтобы их не читали в Париже. И он отстранил епископа, который не читал Доната[189]. И установил, чтобы перед причащением всегда зажигали свечу и чтобы священник нес причастие к больному перед грудью.