Хроника белого террора в России. Репрессии и самосуды (1917–1920 гг.)

В поселке Третья Рота, расположенном в долинах рек Западный Дагомыс и Восточный Дагомыс, другой карательный отряд в это самое время арестовал двух мужчин, заподозренных в причастности к повстанцам, однако местные жители освободили их, избив при этом стражников. В ответ в поселок был послан отряд полковника Петрова. Согнанному в центре села населению было объявлено, что отряд намерен расстрелять поголовно всех мужчин, но может и смягчить свое решение, если крестьяне соберут контрибуцию в размере пять тысяч рублей, а также организуют щедрое угощение. После получения требуемых денег и ведра самогона Петров заявил, что расстреляет только каждого десятого. Всех мужчин выстроили в шеренгу и, наметив жертвы, отвели их в сторону. Один из приговоренных, шестнадцатилетний паренек, перекрестился, подбежал к офицеру и, ударив его по щеке, бросился в пропасть, разбившись насмерть. Это не охладило пыл карателей. Приводить приговор в исполнение вызвался прапорщик Бельгийский. После расстрела 11 человек распитие самогона продолжилось.

7 сентября 1919 г. в Томск из Тюмени и Тобольска прибыли 4 баржи: «Волхов», «Белая», «Вера» и «№ 4», находившиеся в дороге 5 недель. Прибывшие баржи стали буквально кладбищами и очагами заразы для всего города. В дело вмешался американский Красный Крест, и на баржи пригласили врачей. Согласно рапорту старшего врача госпиталя и актам осмотра барж, составленных еще при Колчаке гарнизонным врачом Кононовым и бывшими представителями Всероссийского земского союза врачами Толстовым и Упоровым, сколько человек и кто находился на баржах, установить было невозможно, так как именных списков не велось, но при приемке значилось 10 000. При первом осмотре барж, по данным администрации, там находилось до 3500 человек, а 14-го, приступив к работе, врачи сделали подсчет – оказалось 1800 человек.

Баржи все текут, а на некоторых, как, например, на «Белой», в носовом люке на полу грудой брошены умирающие и больные, почти наполовину в воде.

Медицинской помощи никакой. Все население сбито в ужасающей тесноте; люки – единственный приток воздуха и света – забивались гвоздями и не открывались несколько дней. Другой пищи, кроме куска хлеба, заключенные не получали ни разу.

На барже «Волхов» нары в несколько этажей из тоненьких дощечек. Все население баржи больно тифом и дизентерией. Больные испражняются под себя, и их испражнения стекают на тех, кто под ними.

Умершие валялись вперемежку с живыми по нескольку дней.

На барже «№ 4» обнаружено 200 трупов. На другой барже комиссия нашла кучу лохмотьев; при разборке оказалось много трупов, уже сильно разложившихся.

Стража, находившаяся у люков, помимо обычного вооружения снабжена резиновыми жгутами…

Большинство умирающих, в особенности красноармейцы, в кандалах. Под лежавшими на нижнем ярусе на «Волхове», в носовом люке на «Белой» кишмя кишели черви, червями были полны гноящиеся раны еще живых, носы, уши умерших. Невыносимый смрад охватывал всякого, подходившего к люку: там люди лежали замурованные неделями…

Баржа «Белая» отличалась массовыми расстрелами. За малейшую провинность, за просьбу прикурить, даже без всякой провинности ежедневно расстреливали по нескольку десятков человек. Каждый вечер на палубу выводился ряд обреченных, и начиналась расправа, сопровождавшаяся жестокими издевательствами. Расстреливаемых устанавливали в затылок друг другу и из револьвера убивали одного за другим. Упавших недобитыми заставляли приподниматься на ноги, для того чтобы получить смертельную пулю…

В числе расстрелянных много женщин…

Все население барж поголовно перенесло сыпной и возвратный тиф, очень многие – брюшной; почти все больны дизентерией. Желудки настолько отвыкли от пищи, что многие заболели, когда получили кипяток и горячую пищу, при этом некоторые плакали…

Самые крепкие шатались от слабости, редко у кого пульс был меньше 100 ударов в минуту. И эти выздоравливающие, едва державшиеся на ногах, считались здоровыми, гонялись на работы с помощью нагаек, резиновых жгутов, в кандалах, конечно.

Когда я приехал на баржу и потребовал открытия люков, чтобы дать умирающим воздуха, то смертность на другой день упала со 180 человек до 116.

Снятия кандалов добиться не удалось.

Перевести в госпиталь больных не разрешили, и только в конце сентября, когда баржи стали тонуть и начались заморозки, часть уцелевших «из наименее опасных», по мнению властей, удалось перевести в мой госпиталь, причем им отвели подвал.

К документам был приложен список на восемьдесят три человека, которых всяческими правдами и неправдами удалось спасти доктору Толстову. Так как выздоровевших немедленно расстреливали, доктор Толстов одних показал умершими, других устроил санитарами к сыпнотифозным больным.

Из десяти тысяч человек уцелело восемьдесят три![1290]

О многочисленных расстрелах при эвакуации Тобольской тюрьмы писал в открытом письме 1922 г. Н. В. Чайковскому и В. И. Игнатьев: «…арестованные при эвакуации были убиваемы и потопляемы, в т. ч. социал-демократ Писаревский»[1291].