Хроника детства маленькой женщины

Дети – люди обостренно эмоциональные, сужу об этом и по былому опыту общения с внуком, особенно в возрасте от двух до пяти, когда малыши сами ещё не могут толком объяснить причины своих обид. Чаще всего эти обиды беспричинны и вызваны желанием на что-то обидеться, когда, к примеру, малышу не хватает внимания родителей, не выспался или не понравилась утренняя манная каша. Но нередко детские обиды – попытки копировать «обидное» поведение взрослых. В последнее время я начал замечать, что Даша может обидеться без какого-либо повода вообще, буквально из-за пустяка.

Когда Кирилл в довольно мягкой форме как-то попросил Дарью отдвинуться от края дивана, где мы играли, мол, упадешь. Даша тут же слезла с дивана и пошла, опустив голову на грудь (точно копируя поведение матери), в другую комнату, где заявила: «Мама, я никого не люблю»…

«Я был готов любить весь мир, – меня никто не понял, и я выучился ненавидеть». В старших классах школы я очень любил Лермонтова, как стихи, так и прозу. Вспоминая признание Печорина княжне Мэри, пытался понять причины взаимосвязи кардинально противоположных чувств – любви и ненависти. И только став взрослым, пришел к выводу, что признание Печорина, возможно, было следствием элементарной обиды на какую-то несправедливость в его жизни, возможно, даже перенесенную ещё в детстве, поскольку, наверное, только в юном возрасте человеку свойственно безраздельно и весьма абстрактно «любить весь мир».

Но у Дарьи, к счастью, не было и не могло быть никаких причин обижаться на невнимание к себе. Её не ругают и никогда не наказывают. Да и не за что. Я даже представить себе не могу, за что можно ругать эту милую, добрую, улыбчивую кроху.

Зная по личному опыту, что даже взрослым порой не просто справиться с последствиями обид, перенесенных в детстве, я в ходе нашего общения слежу за тем, чтобы у внучки не возникало даже повода для каких-то отрицательных эмоций, которые могли бы перерасти в обиду. Впрочем, она и сама – образец миролюбия. В своем возрасте Даша уже обладает пока необъяснимым для меня природным тактом, который заставляет её тщательно подбирать слова и не совершать поступки, которые могут быть неправильно истолкованы. Поэтому не удивительно, что по мере её взросления мы все легче находим взаимопонимание. Возможно, этому как-то способствует то общее, что у нас заложено, если можно так выразиться, в душевном устройстве, благодаря чему я могу предугадать ход многих её мыслей и понять характер некоторых её поступков. И хотя Дарья нередко относится ко мне критически, между нами постепенно устанавливаются симпатии, и, как мне кажется, они взаимны. Даша все чаще чувствует во мне друга, к которому всегда можно обратиться за поддержкой.

Однажды дома мы отмечали наш с Людмилой день рождения (мы с женой родились практически в один день). К этому событию Дарья подготовилась заблаговременно. Накануне, когда мы разговаривали с Кириллом по телефону, Дарья попросила у отца трубку, чтобы сообщить мне, что она «вилизает». Я не понял. Кирилл пояснил: она вырезает из бумаги цветы для открытки, которую готовит в подарок бабушке. Дарья все свои подарки, разумеется, при помощи Оксаны, стремится делать своими руками, и у нас их собралась уже целая коллекция, которую мы храним в отдельной папке.

Вручив на день рождения бабушке открытку, она сочла, что этим её обязанность по отношению к имениннице исчерпана, и можно приступать к играм, однако её тут же усадили за стол. Но еда в её планы не входила. Ей вообще не сиделось за общим столом, огромный запас энергии, который всегда бурлит в ней как вулканическая лава, требовал выхода. Заметив попытки Дарьи улизнуть из-за стола, Кирилл строго предупредил: «Будешь баловаться, отправлю домой, останешься там одна!»

Не знаю, как бы отреагировал на это предупреждение другой ребенок, но Дарья мгновенно нашла выход из положения. Она дотянулась до городского телефона, сняла его с базы, уселась на диван и начала сосредоточенно тыкать пальчиком в кнопки.

– Ты кому это звонишь? – спросил Кирилл.