Хроника двойного контракта

— Не знаю точно. Информация «под грифом». Но, кажется, злоупотребления диппочтой. — Ах, он такой-сякой! Подсматривал в конверты?!

— Нет… — в голосе Смыслова угадывалась усмешка. — Отправлял не те конверты, которые следует…

— А это не одна из перспективных версий? Может, его за разглашение государственной тайны одна из могучих фискальных структур убрала?

— Витя, иди ты… Без твоих приколов тошно.

Я, улыбнувшись, положил трубку и снова набрал номер. Прокашлявшись и сделав голос максимально недовольным, стал ждать, пока Любовь Витальевна подойдет к телефону. Ждать пришлось достаточно долго, и мои напряженно сдвинутые брови стали даже уставать. Наконец:

— Алло…

— Это Ломакин. — Да, я узнала…

— Любовь Витальевна, почему я узнаю информацию от третьих лиц, хотя мог узнать ее от вас?

— Что я утаила?

— Что ваш муж, оказывается, при увольнении с прошлого места работы не был награжден орденом «Знак Почета». -Да, он не был им награжден.

— Почему же его не наградили, а «выпнули»?

— Он, в отличие от других сотрудников, чересчур злоупотреблял почтой… При обнаружении подобных фактов дважды такое не прощается.

— Это было то, что он любил, я продолжаю любить, а вы не понимаете?

— Я не зря плачу тебе деньги…

— Спасибо. Только на будущее просьба — если еще что вспомните, сообщите мне на пейджер, и я подъеду. Хорошо? — Хорошо…

Дверь приоткрылась, и в проеме показалась голова артиста ТЮЗа.

— Ты составишь нам компанию или нет?

— Иду! — бодро ответил я, поняв, что нужно на самом деле немного отдохнуть.

…А разговор в комнате был вот о чем… Нет. Сначала о состоянии тех, кто этот разговор поддерживал.

Зайдя в комнату, я с удивлением обнаружил, что Мила и Алла, очевидно, устав от стеснительных поясов на юбках, вышли из положения, сняв эти самые юбки, и теперь оставались в длинных шелковых блузках и чулках на ажурных резинках. Как это бывает постоянно с личностями творческими, выдающимися, слегка захмелев, они перешли соответственно к философии. Суть разговора, из-за большой углубленности в тему, я не понимал, но в дискуссию решил включиться, что вызвало восторг публики.

Итак, разговор был об отношении автора-романтика к реальной действительности. Вот так. Ни больше ни меньше. Разговор продолжался, и я все чаще и чаще поглядывал на часы. Меня ждал Якушев.

Внезапно я отключился от своих мыслей. Причиной этого был Баран, который по-отечески, но с какой-то бесовской улыбкой решил подвести итог интеллектуальной дискуссии.

— Милые мои, если бы вы только знали, как вы обе правы! Часто люди включаются в дискуссию… наливай, Милочка, наливай… приводя друг другу доводы, которые и с одной стороны, и с другой являются верными. Для художника-романтика, будь он живописцем или писателем, важно одно: он высказывает свое отношение к реальной действительности, создавая свой, вымышленный образ мира, часто по принципу контраста к окружающей жизни, чтобы через этот вымысел донести до людей и свой идеал, и свое неприятие окружающего мира… Вы обе правы, мои дорогие! Я сейчас сменю кассету, и мы немного потанцуем. Никто не против?.. Я сидел, как в прострации.

Ну, конечно! Как же я раньше не догадался! Вымышленный образ мира… Контраст…

Но тогда при чем здесь быки из футбольного клуба?

Воистину эта работа стоит десяти штук! Вымышленный образ мира…

От понимания своей правоты у меня слегка закружилась голова.

Или это — водка? Так я не пил…

Это — вымышленный образ мира… Это — обман…

Да, это тот самый момент истины.

Спокойно, Витя, спокойно… Даже когда чувствуешь, что прав на все сто, всегда нужно оставлять зазор для ошибки. Для рабочей ошибки, без допуска тех промахов, которые потом станут причиной неудачи. А рабочая ошибка на то и рабочая, что ты допускаешь ее сознательно или просто соглашаешься с ее возможным присутствием…

Все так, все правильно. Но там, где заканчивается логика, там начинается неразбериха. Каждый поступок человека должен быть оправдан с логической точки зрения. Вот тут и появляется уже не допуск, а повод для ошибки. И эта ошибка — не рабочая. Она — основательная. Нельзя на допуске базировать причину того или иного поступка человека. Это — твой допуск, а не его. Нельзя своей логикой оправдывать поведение интересующего тебя объекта.

Спокойно, Витя, спокойно…

Я поднялся из-за стола и прошел мимо полураздетых девиц на кухню. Телефон…

— …Сергей, это опять я, Ломакин.

— Тебе что не отдыхается-то? Вон, слышу, девчонки у тебя уже «завелись».

— Да бог с ними, с девчонками. Ты мне скажи — какие ранения у Шкурко и кто опознавал труп? Точнее сказать, его вообще кто-нибудь опознавал?

Смыслов устало выдохнул в трубку:

— Слушай, зачем тебе это, а?

— А вдруг я тот самый человек, который поможет тебе побыстрее получить погоны майора?

— За такие беседы с тобой кто-нибудь поможет мне снять погоны капитана…

— Если только сам не проболтаешься… Смыслов опять вздохнул.