Хроника его развода

– Ты уже большой, – сказал отец, – ты должен уметь защитить себя и маму.

Я пообещал ему, что запишусь в секцию и, конечно же, стану сильным и смелым, чтобы суметь защитить себя и маму. Отец уехал, заверив, что вернётся через полгода.

Я не сдержал своего слова. Уверенный, что Лис никогда больше не подойдёт ко мне, я продолжил заниматься тем, что мне нравилось: читать книжки, смотреть фильмы и резаться в компьютерные игры.

До сих пор не могу простить себе этого. До сих пор мне кажется, что, сдержи я тогда своё слово, с отцовским обещанием вышло бы так, как должно.

Телеграмму мы увидели в девяносто девятом, после майских праздников. Её принёс пузатый полковник. Вид у него был виноватый.

– Здравствуйте, – сказал полковник, – я из штаба.

В глаза нам с мамой он старался не смотреть. Присел на табурет, отхлебнул из чашки чай и, уставившись в пол, стал сбивчиво и нудно бубнить о Родине, бандитах и террористах.

– У террористов нет национальности, – зачем-то пару раз повторил полковник.

…Отец подорвался на мине. Они ехали втроём в «уазике», подорвались и погибли.

Весь мир сопереживал нам, так мне казалось. Соседи предлагали помощь. Сыпались телеграммы от родственников со всех концов страны. От них же приходили денежные переводы. Даже УВД выделило нам какие-то деньги, пообещало зачислить меня в ведомственный вуз. И лишь один человек воспринял эту новость с радостью. Подонок, которого я решил убить.

– Вот оно как получается! – завидев меня, резвился Лис. – Был пацан, и нет пацана! Шамиль Басаев – форева! Аллах акбар!

Он не бил меня. Видимо, эффект от соприкосновения с отцовским коленом надолго застрял в его памяти. Но этот «Шамиль Басаев», этот «пацан» были обиднее самого сильного пинка. Именно в тот день я твёрдо решил, что стану ментом. Так, понял я, убить будет проще. Задержание, попытка к бегству, мало ли что? Ты убьёшь, и тебе ничего не будет.

…Я учился в академии. До меня доходили слухи. Лис, в недавнем прошлом участник одной из местных ОПГ, погрузился в буржуазные меха. Да-да, пока ваш покорный слуга грыз гранит немудрёной ментовской науки, Лис с кем-то на пару открыл меховой салон. О чём это могло говорить? О том, что всеми правдами и неправдами я должен был залезть в отдел по борьбе с организованной преступностью. Или в БЭП. Но мне не повезло. Для попадания в БЭП не было ни денег, ни связей. А для противодействия матёрому бандитизму отсутствовал опыт. Так посчитали кадры и бросили меня в угрозыск, на борьбу с наркотой.

Гнев разрывал меня. Барыги и наркоманы, засады и задержания, шприцы, жгуты, горы металлической посуды, коричневой изнутри. Всё это делало мою жизнь такой же грязной и беспросветной, растворяя в наркоманском вареве Великую Цель. Мне казалось, что Лис никогда не попадётся мне, нет у меня к нему оперативных подходов, не смогу я взять подонка по закону и кончить вопреки ему. Но это было не так. Три года, проведённые в уголовном розыске, сделали меня жёстче. Я окончательно превратился в мента. И подготовился к встрече. Ведь мысль, пусть такая раздражающая и паническая, она тоже материальна.

В тот день мы с парнями обкладывали барыгу-таджика. Барыгу звали Назим. Нам нужно было взять из-под него пару наркош, расколоть их и подослать к нему же, на закупку, с нашими краплёными купюрами.

Сделать это было сложно. Барыга жил в сталинском доме, двор коробкой, везде были его глаза. Одни таджики квартировали строго напротив и не отходили от окон, другие мели двор и тоже смотрели за тем, чтобы во дворе не произошло ничего подозрительного. Закручивание ласт наркоману у подъезда грозило полным провалом. При таком раскладе наркотики моментально смываются в унитаз, все вещдоки уничтожаются.

Три дня мы его пасли, этого Назима. И три дня у нас ничего не получалось. Была наколка на конкретных парней, постоянных его покупателей. Мы пробили этих парней, достали фото. Оба героинщики, судимые, наши клиенты. Но все эти три дня они почему-то не появлялись. Пасли подъезд попеременно. Когда была возможность, ходили парами. Сегодня была моя очередь.

Я сидел на скамеечке, поглядывая в сторону его подъезда из-под козырька линялой бейсболки. В одной руке у меня была бутылка пива, другой я обнимал девочку. Девочка была хорошенькая, студентка четвёртого курса, она пришла на практику в уголовный розыск. Начальство посадило её в мой кабинет, и я моментально ввёл девочку в курс дела: объяснил, чем мы занимаемся, показал, как выглядит героин, и ближе к восьми вечера трахнул. Естественно, в служебном кабинете.

– Классическая ситуация! – восторженно произнесла девочка, переводя дыхание и застёгивая пуговки своей рубашки.

– Ну да, – не стал возражать я.

Девочку звали Светой. Сидя на той скамейке, мы выглядели очень даже естественно. Прогуливающие занятия студенты, мать их так. Кто бежит за «Клинским»? Бездельники и тунеядцы. Ворчание проходящих мимо старух было нам только в плюс.

И тут к подъезду Назима подошёл он.

– Ты что? – удивилась Света, когда я встрепенулся и чуть подался вперёд. – Не тот же!

– Тот, милая, – сказал я, – именно тот.

– Но… фотография…