Хроника глобального бреда

Народ дружно аплодировал: всем надоела путаница с датами. О том, какие астрономические или международные проблемы может вызвать такое решение, думать было незачем: в космос снова еще не скоро лететь, а от чужих государств осталось столько же, сколько и от российского — почти ничего; постепенно все уладится.

Циклер добавил, что сохранение и продолжение традиций прошлого должно сплотить людей для будущих побед мирного строительства. Люди были «за» и азартно хлопали в ладоши, чувствуя, что другого повода «тяпнуть» на халявку еще долго не будет: других государственных праздников осенью просто нет вплоть до Нового Года. День Конституции двенадцатого декабря никто и раньше всерьез не воспринимал, а теперь уж какая Конституция?..

Аудитория уже понимала невзрачность результатов своего напряженного труда: за полгода работ по расчистке московских завалов до центра города так и не дошли, коммуникации не восстановили — жить в столице практически невозможно. Так что дежурная речь дежурного оратора, пытавшегося патетическими словесами разжечь энтузиазм рабочих, вызывала у них нормальное, адекватное отношение: по ушам «ездит» — положено так!..

Наконец агитатор закончил свой пустышный сеанс речевого гипноза и вытащил откуда-то из-за себя замухрыженного попика. Тот сходу понес «аллилуйю» и все, что должно быть по случаю формального торжества, раз за разом осеняя присутствующих большим, желтого металла крестом, зажатым в худеньком кулачке.

— Ну, пошла богадельня! — с усмешкой произнес Леха в сторону Орлова. — Кадило-то пропил, видать.

Тот ответил в тон:

— Да… демократический поп — это круто!

Блеющий тенорок-козлетончик священника вызвал, однако, живой отклик в женской среде: многие мамаши, а то и молодые девахи стали истово креститься и шептать вслед за ним то «господи прости», то «господи помилуй». Среди мужиков тоже нашлись отдельные субъекты, которых увлекла молитва, остальные же стали потихоньку расходиться.

— Пошли и мы, ребята: это не наш «концерт»! — подвел итог Александр. — Не будем людям мешать.

Все, кому надоело мерзнуть, побрели в свои убежища.

Вскоре после молебна пригласили на праздничный обед. Он проводился без талонов и был очень хорош: суп харчо из сушеного мяса и консервированных овощей, картошка-пюре с курятиной и солеными грибочками, вдоволь белого хлеба. На десерт — какао с сухим молоком и большая свежая сдобная булка, посыпанная сахарной пудрой.

— Класс! — прокомментировал Леха. — Все как у буржуев.

После обеда было свободное время, и друзья решили хорошо выспаться: завтра снова на работу. Знали бы они, как правильно поступили!..

Ужин тоже был сытным, хотя и без первого блюда; зато каждый получил по целой кружке водки. Ее выпивали постепенно за едой, произнося короткие тосты, какие кто захочет. Невелико угощение, но никто и не думал напиваться; сама возможность вспомнить вкус спиртного и ощутить его приятное жжение под ложечкой стоила немало: многие забыли даже запах «родимой» за прошедшие три года!

На улице было уже темно, и общих мероприятий на свежем воздухе больше не устраивали, потому что нечем было осветить поляну. В убежище после ужина кто играл в шахматы, кто в карты, кто травил байки и старинные анекдоты, кто просто отдыхал. Несколько молодых ребят ушли в женские восьмое и девятое убежища на танцы: дело молодое, нельзя упускать возможности познакомиться с девчонками!

Старожилы убежища достали пару сорокалитровых фляг с бражкой, заведенной заранее к торжеству: уж кому, как не им было помнить старые порядки в коллективном проведении праздников! Наливали всем, кто захочет, но желающих было не так уж много.

Орлов и Галстян «отметились» по разу, а Хорьков сбегал к флягам раза три подряд. Павел бражку похвалил: вкусная и хмельная — кавказцы толк в выпивке знают!

Двое парней теребили гитару, вспоминая полустершиеся из памяти хиты недавних лет. Пели они разные песни короткими отрывками, и получалось некое попурри из подзабытых мелодий. По Лешкиной просьбе музыканты трижды исполнили песенку «Невеста» из репертуара Глюкозы — Наташи Ионовой, которая — и правда, выходила у них неплохо. Хорьков каждый раз хохотал, хлопал себя по коленкам и восхищался:

— Ух, песенка — супер!..

Особенно воодушевлялся там, где сам подпевал слова припева: — Я буду честно-о, честно-о, честная, ё! — твоя невеста-а, честно-о, честная, ё!»

Павел спросил его:

— Что, нравилась тебе Глюкоза?

Тот аж подскочил:

— Конечно! А неужели тебе нет?.. Да будь моя воля, я бы ее орденами увешал до самого пупа — истинный крест! А то давали кому попало, а ей ничего. Помнишь, сколько мучились, не знали, кого на конкурс Евровидения послать? Ее надо было: она бы сходу с этой песенкой первое место взяла! Такой талантище прошлепали!.. Сам посуди: на конкурсе не нужна обычная «лабуда», которой навалом. Нужен суперхит — такой, чтобы «заводил», чтобы обязательно с подвизгиванием: «е-е!» или «ё-ё!» Это же азбука, а в Москве такого простого не понимали.

Он прикурил и продолжал: