Крики за дверью стихли. Возникла пауза. Секундная. После этого крики раздались с новой силой, но теперь уже не радостные, а наполненные вселенской горечью и отчаяньем. Наверно, так плакал когда-то наш предок-неандерталец, упуская мамонта. Прокричав на три голоса что-то горькое и неразборчивое, племя наконец успокоилось. Ещё раз подтянув колготки, мама-вождь со слезами произнесла:
– Единственный мужчина жил в доме порядочный. Грамотный. Интеллигент. – Она ещё раз подтянула колготки и продолжила: – И на тебе! Коронавирус! Вы хоть скажите, он выживет?
– Какой коронавирус? Вы чего несёте?! Он просто заболел. Давление. Короче! Мне некогда! Что вы хотели от него?
Строгий голос привёл вождя в сознание. Она поправила сбившийся шлем, увеличила диаметр ярко красного пятна в районе губ и не менее строго ответила:
– Слушайте! У нас есть ценная рукопись. Точнее, была. Максим Викторович хотел её у нас купить. Но как у истинного мужчины у него не было с собой денег. И он послал нас к соседке. Мы выслеживали её два дня и ночь. Но когда поймали, она стала кричать и грозить милицией. Она даже не выслушала нас. Просто невоспитанная хамка! Но в этот момент проходил председатель Артур Абрамович. И мы постарались всё объяснить ему! И вы знаете, он нас понял и купил рукопись!
– Артур купил у вас вашу рукопись?!!! – удивлению жены не было предела. – А если не секрет, то за сколько?
– Мы просили двенадцать. Но три тысячи – тоже деньги. Мы купили свечи, хлеба и молока.
– А скажите, вы долго… Ну… Объясняли Артуру про ценность рукописи? – спросила жена, уже еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.
– Вы знаете, да. Удивительно необразованный человек. Хотя и еврей. И совсем не интеллигент. Хотя и еврей, – она снова подтянула колготки.
– Мы четыре часа, без десяти минут, в его каморке втолковывали ему, какая это важная рукопись. Приводили в пример мнения уважаемых людей. Пока наконец он не понял всю её ценность и не согласился купить. А Максим Викторович нам нужен для того, что мы хотим ему вручить подарок. Как первому человеку, который оценил важность для науки моего труда, – с этими словами она обернулась, приняла из рук клона Греты Тумберг коробку и достала оттуда шлем. Точно такой же, как был на ней самой, только без ритуальных перьев.
– Вот! Передайте! Чтобы он мог сохранить свой великий разум от облучения электромагнитным полем!
После этих слов девочка истошно завопила:
– Ура-а-а-а!
А бабушка прослезилась. Что творилось в этот момент за дверью, они не видели, а там, почти согнувшись пополам и давясь от смеха, жена утирала слёзы.
– Это великая честь для нас, – она взяла себя в руки. – Но я не могу принять этот шлем. Когда муж поправится, вы сами вручите шлем ему лично. Я уверена, он будет счастлив и просто заплачет от такого подарка! А сейчас, если можно, я пойду – нужно посидеть у его кровати, мало ли что…
– Да, конечно! Мы придём завтра.
– Нет-нет!!! Что вы?! Врач сказал – две недели покоя. Как он встанет, первым делом найдёт вас.
На этом запись обрывалась.
– Ты знаешь, я уже просто не могла уже. Ещё чуть-чуть, и я бы расхохоталась. А они ещё минут десять что-то обсуждали у нас на лестничной клетке, потом стащили кактус с подоконника и ушли.
– Замечательно, а говоришь, не умеешь смешить. Я от души посмеялся. Кактус не жалей, у тебя их много. Они, наверно, его уже съели на ужин.
Жена улыбнулась и задумчиво проговорила:
– Кактус мне не жалко. На здоровье. Меня удивило другое, как это они Артура уговорили?!
– Ну тут-то как раз всё понятно. Четыре часа близкого общения в замкнутом пространстве. Ты представляешь, сколько там оставалось кислорода уже через полчаса! А Артур Абрамович выдержал целых четыре! Вот что значит гены. У него, наверно, историческая генетическая прививка на газовые камеры. Я бы не выдержал и часа. Если бы ты только знала, что это за букет ароматов… – он задумчиво посмотрел куда-то в пустоту, будто вспоминая. Потом нервно передёрнул плечами и произнёс:
– Ну что? Пойдём дальше по списку? Говоришь, правление хотят собрать, а без меня не могут набрать кворум для этого паноптикума? А давай позвони, пусть завтра созывают.
И заливисто расхохотался.
Шёл восемнадцатый день карантина…
День 19-й (15 апреля)