Хроника либеральной революции

Чем далее мы уходим от октября 1993-го, тем прочнее за случившимся тогда в Москве некоторые закрепляют не раз уже здесь упомянутое короткое броское клише — «расстрел парламента». Это лживое обозначение тех событий. То есть обстрел, или расстрел, Белого дома — назовите, как хотите, — в ходе его штурма действительно был. Но словосочетание «расстрел парламента» несет в себе политическую оценку случившегося: дескать, имелся в России этакий оплот демократии — парламент, — а некие злыдни — сторонники президента — ни с того, ни с сего взяли и расстреляли его, растоптали ростки демократии. На самом деле, мы видели, нет ничего более далекого от действительности. Тогдашние Верховный Совет и Съезд народных депутатов представляли собой не оплот демократии, а оплот контрреформации, реваншизма, штаб непримиримой оппозиции, стремившейся остановить начавшиеся в стране преобразования, вернуть ее в исходное — существовавшее до января 1992 года — положение.

До того как правительственные войска предприняли штурм Белого дома, были дикие побоища, устроенные боевиками — сторонниками Хасбулатова и Руцкого, на столичных улицах, был вооруженный захват гостиницы «Мир», московской мэрии, попытки овладеть телецентром «Останкино», зданием ИТАР-ТАСС… Были громогласные приказы Руцкого и Хасбулатова захватить ключевые объекты столицы, в том числе Кремль. Те, кто привычно дудят о «расстреле парламента», пытаются тем самым вытравить из памяти людской все, что предшествовало штурму Белого дома, возложить всю вину за случившееся на тогдашнего президента и правительство. Точное название событий 3–4 октября — иное: вооруженный мятеж. Мятеж, поднятый Хасбулатовым, Руцким и иже с ними.

Природа вещей сильнее конституций

На это возражают: начало всему положил все-таки Ельцин. Разогнав ВС и Съезд, он нарушил Конституцию, вышел, так сказать, за рамки правового поля. Однако то, что называлось тогда правовым полем, конституционным полем, на самом деле было конституционным беспределом. Получив в Верховном Совете и на Съезде подавляющее большинство, противники Ельцина, как говорится, «пошли вразнос». Штопая старую, советского образца, Конституцию, они принимали конституционные законы, какие только их душа желала. Не оглядываясь на исполнительную власть. На народ, проголосовавший на апрельском референдуме за реформы. Не оглядываясь, кстати говоря, и на собственное одобрение этих реформ на V съезде. В результате депутаты фактически наделили себя — точнее, спикера ВС Хасбулатова — абсолютной властью. Мощное сопротивление реформам, оказанное большинством депутатского корпуса, представительной властью на местах, привело к тому, что реформы просто буксовали на месте, а экономическая ситуация в стране стремительно приближалась к катастрофе (от одного берега оттолкнулись, а к другому никак не могли приблизиться). Депутатов это мало беспокоило, поскольку главным их девизом было — «Чем хуже — тем лучше!». Лучше для них. Ибо ухудшение экономической ситуации восстанавливало против реформ население, то есть расширяло социальную базу контрреформации. Надо было что-то делать. Нельзя было больше мириться с двоевластием в стране. Ельцин долго медлил, колебался, но в конце концов решился на роспуск парламента.

Что касается Конституции, очень смешно было наблюдать, как коммунисты и их союзники, привыкшие вытирать о конституцию ноги, занимавшиеся этим в течение десятилетий, вдруг воспылали к ней горячей любовью, сделались ее ярыми защитниками. Бились в истерике, доказывая, как они ее обожают.

Разумеется, формально они были правы: Ельцин действительно нарушил Конституцию (хотя и сами депутаты ее многократно нарушали!). Но еще древние высмеивали приверженцев тезиса «Пусть погибнет мир, но восторжествует юстиция!». При такой альтернативе нормальные люди все-таки выбирают не гибель мира, не гибель своей страны, а выход за рамки губительных юридических норм. Именно такой выбор сделал тогда Ельцин.