Хроника любви и смерти

   — Сейчас поедем, Ваше императорское величество, — ответил начальник станции. — Составы меняли местами. В свитском паровоз неисправен, теперь состав Вашего величества пойдёт первым, а мы пока паровоз в свитском заменим. Так что через несколько минут, Ваше величество, можно будет отправляться, сейчас только путь освободим.

   — Но это нарушение инструкции, — сказал Рылеев. — Первым всегда должен идти свитский.

   — Ваше превосходительство, вы же сами сказали — как можно скорее. Это самое скорое.

   — Хорошо, — прервал их спор Александр. — Главное, не задерживайте...

В этот же день. Перегон между Белгородом и Курском.

Когда мчащийся поезд поравнялся с кожевенной мастерской, Желябов замкнул контакт на батарее и пригнул голову, ожидая взрыва. Якимова тоже заткнула уши.

Но... но ничего не произошло. Им осталось только смотреть вслед прошедшему поезду.

В это же время. Поезд. Императорский вагон.

Александр, глядя в окно, курил. Подошёл Рылеев.

   — Ваше величество, телеграмма от Её величества. В Туле передали. Из Канн. — Он протянул Государю телеграмму.

Александр прочёл её, покачал головой.

   — Ей не лучше. Она и там мучается кашлем. Хочет вернуться. Как приедем в Петербург, распорядись, чтобы за ней отправили Боткина. А из Москвы дай телеграмму в Канн. Запиши текст. — Рылеев достал блокнот, приготовился писать. — «Благополучно прибыл в Москву, получил твою телеграмму в дороге. Огорчён, что ты в том же состоянии. Чувствую себя хорошо и неутомлённым. Нежно целую. Александр». Как приедем, сразу отправь.

   — Хорошо, Ваше величество. Надеюсь, текст менять не придётся.

   — Ты про что?

   — Про благополучное прибытие.

Несколько позже. Сторожка железнодорожного смотрителя под Москвой.

Из подвала вылез перепачканный в земле Гартман. И, отряхнувшись, вошёл в сторожку.

   — Ну как? — спросила его Перовская[13].

   — Всё в порядке, всё проверил. — Он поправил провода, тянущиеся к батарее. Потом посмотрел на часы: — Скоро, собирайся.

Перовская взяла сумку с двумя флажками — жёлтым и красным и, прежде чем выйти на крыльцо, напомнила ему:

   — Не перепутай, включай на втором, первый — свитский.

   — Помню, помню, — проворчал Гартман.

Чуть позже. Поезд.

Александр смотрел в окно. В нём мелькали огоньки деревень. Он увидел промелькнувшую сторожку, женщину, стоящую на крыльце с фонарём и жёлтым флажком...

В это же время. Сторожка.

Когда поезд поравнялся со сторожкой, Гартман замкнул контакт батареи. За окном раздался взрыв. Вагоны стали сходить с рельсов.

Вечером этого же дня. Московский Кремль.

Карета въезжала в Кремль. Встречавший её Рылеев открыл дверцу. Из неё вышел Александр.

   — Государь, — сказал Рылеев взволнованно, — только что сообщили — свитский поезд взорван.

Александр уставился на него, словно это он сделал.

   — Господи... А если бы паровоз не сломался... Да что же они хотят от меня, эти негодяи? Травят, как дикого зверя. Это уже четвёртое. Осталось всего два.

   — Вы про что, Ваше величество?

   — Ничего, это я так. Завтра же в Петербург, в Зимний. Только там я чувствую себя в безопасности.

5 февраля 1880 года. Дворцовая площадь.

Халтурин, как обычно, направлялся через площадь к Зимнему. За колонной его поджидал Желябов. Халтурин остановился, чтобы прикурить. Тот тихо спросил:

   — Сегодня?

Халтурин также тихо ответил:

   — Попробую, — и пошёл к подъезду. Он кивнул жандарму, сказал:

   — Морозит, однако. Жандарм потопал ногами:

   — Вечером придёшь? Моя ждёт.

   — Всенепременно, коль будем живы, — ответил весело Халтурин и вошёл в подъезд.

Чуть позже. Кабинет Александра.

Александр беседовал с принцем Гессенским.

   — Положение у вас, увы, серьёзное. Нигилисты совсем ничего уже не боятся.

   — Но полиция...

   — Полиция арестовывает их, но они плодятся ещё быстрее.

   — Но я не понимаю этого, Ваше величество. Вы столько сделали для народа. Ваши реформы...

   — Да в том-то и дело, что наше общество оказалось к ним не готовым. Сначала все кричали: свободу крестьянам, а как я дал её, так в результате все и недовольны оказались: и те, у кого забрали землю, и те, кому её дали.

   — Это российский парадокс.

   — А у нас, друг мой, всё разумное всегда своей противоположностью оборачивается, всегда. И уж если я и виноват в чём, то в том лишь, что, задумав послабления в общественной жизни, не сопровождал это усилением своей личной власти. К сожалению, в России свободу можно давать только из рук диктатора.

   — Ещё один российский парадокс.

   — Это не парадокс, увы, это выводы из нашей истории. Печальные выводы. Но я никогда не хотел, да и сейчас не хочу личной власти, это противно моей натуре. И вот результат: царь, попытавшийся провести реформы, вынужден опасаться. И кого? Тех, кто эти реформы требует.

   — Третий парадокс.

   — Я только здесь, в Зимнем, и чувствую себя в безопасности, — Александр зажёг спичку и закурил...