Хроника любви и смерти

Нигилисты однако распространялись. И шеф жандармов князь Василий Андреевич Долгоруков предписывал своим подчинённым бдеть, следить, пресекать, а коли нужно — отлавливать и ссылать в отдалённые губернии в административном порядке, без деликатничания и оглядки на так называемое общественное мнение. Впрочем, последнее обнаруживало себя покамест довольно вяло.

Александр доверял Василию Андреевичу и почитал его своею опорою. Он, правда, увязал в каких-то мелочах, любил пугать своего повелителя призраками возмущений, даже бунтов, дабы показать, что его недреманное око всюду и проницает, ведает и не попустит.

И всё-таки, и всё-таки. Неустройства было куда больше. Оно проникло и во дворец.

   — Князь Василий... Где князь Василий? — сердито вопросил Александр министра двора Адлерберга. — Призвать его немедля. Повели накрыть для него прибор.

Из церкви императорская семья направилась в столовую. Бог знает отчего, но напряжение, нахлынувшее нежданно, ещё во время малого выхода, и продолжавшееся во время службы, не проходило. Токи его исходили от государя. Его насупленность, набрякшие выпуклины глаз, весь его отстранённый вид говорили о раздражённости и недовольстве.

Если бы кто-то очень близкий и дорогой ему спросил, что терзает Александра в этот приснопамятный день, он скорей всего ответил бы кратко: ВСЁ!

Всё было не то и не так. С одной стороны, ему хотелось подписать этот манифест, он слишком долго шёл к этому дню, с самого начала своего царствования, он старался приблизить его как мог. С другой же стороны, на его руках и ногах гирями повисли все эти Панины, Голицыны, Гагарины, Муравьёвы — их в комитетах было большинство. И от них исходила затаённая угроза. И то, чего он добивался, они утопили в оговорках, поправках, примечаниях. Это было вовсе не то, к чему он стремился.

Да, мысленно он вынужден был признать правоту Герцена: «Зверь не убит, он только ошеломлён».

Всего только ошеломлён, и он, самодержавный государь, не смог до конца добить этого зверя, этого хищника, терзавшего русского крестьянина чуть ли не три века.

Застолье длилось в молчании. Великий князь Константин Николаевич провозгласил тост за Государя императора, чьё имя навеки войдёт в историю России под именованием Освободителя. Он жестом пригласил сидящих за столом встать — не все сразу последовали его примеру. Великие князья вели себя вяло, скованность не проходила.

После обеда Александр уединился в кабинете. С ним был только князь Долгоруков.

   — Я перечёл твой прежний отчёт, князь Василий. Вот ты писал: «Хотя почти все дворяне недовольны и хотя некоторые из них выражаются иногда с ожесточением, но подозревать их в злоумышленном противодействии правительству или в наклонностях к каким-то тайным замыслам нет ещё оснований. Весь ропот их проистекает от опасений, что достаток их уменьшается, а у многих даже уничтожается, и эти опасения столько близки сердцу каждого, что ропот дворян есть явление весьма естественное».

Александр отложил бумагу и в упор посмотрел на князя.

   — Так ты уверен, что тайных замыслов доселе нет? Ах, князь Василий, мой дед и его стражи тоже были уверены, что тайных замыслов нет. И кто его горячей всех уверял в этом? Помнишь ли? Подскажу: граф Палён, глава заговорщиков, лицо, приближённое к государю. Вот и ты лицо, приближённое к государю и его страж. Можешь ли ты, князь, поручиться, что ни в моём ближайшем окружении, ни в гвардейских полках нет заговорщиков.

С этими словами Александр испытующе вперился в Долгорукова, выпуклины его глаз, казалось, вот-вот выскочат из орбит.

Чего-чего, а уж такого вопроса, а лучше сказать допроса шеф жандармов и глава Третьего отделения его величества канцелярии никак не ожидал. Поэтому он смешался и отвечал не сразу.

   — Ручаюсь, государь, — наконец выдавил он, — ручаюсь честью, что ни во дворце, ни за его стенами ничего такого быть не может. Преданность вашему величеству и придворных, и гвардейских полков вне всякого сомнения. Помилуйте, можно ли в этом усомниться, — с жаром закончил он. — Мои агенты бдят повсеместно, и ежели случился бы какой-то намёк, то мне было бы немедля доложено. Нет, государь, всё спокойно. Равно и всё предпринято ради полной безопасности царствующей фамилии.

   — Что ж, я доволен твоим ответом, — умягчённо проговорил Александр. — Но прошу тебя всё-таки нынче заночевать во дворце. Адлерберги будут тоже...

   — Я распорядился задерживать всех подозрительных лиц на въезде в столицу, равно никого не выпускать из неё, — дополнил князь. — Приняты все меры предосторожности на случай возможных беспорядков. Преображенцы и семёновцы заняли все подходы к дворцу, подступы к мостам, к Адмиралтейству...

   — Знаю, — перебил его Александр, — мне докладывал князь Суворов.