Хроника Маджипуры. Валентайн Понтифик

С хмурым видом Атэйв потянулся, словно собирался поставить бутылку на полку, но покачнулся и свалил целый штабель фляжек. Чаурог зашипел от гнева. Атэйв, бормоча извинения, неуклюже пытался поставить все на место и уронил еще больше. Чаурог встревоженно вскрикнул. Он бросился к товарам, и они с Атэйвом принялись мешать друг другу восстановить порядок, и в то же мгновение Иньянна, запихав фляжку с драконьим молоком под тунику, прибавила две фляжки золотистого и со словами: "Я, пожалуй, поищу где-нибудь подешевле", вышла из палатки.

С трудом заставляла себя не бежать, хотя щеки пылали, и она была уверена, что все прохожие видят в ней воровку, лавочники вот-вот поднимут шум да и сам чаурог сейчас выскочит следом. Она заставила себя спокойно дойти до угла, свернула налево и оглянулась на мирный проход, направляясь к рядам с маслами и сырами, где ее поджидала Лилэйв.

— На,— сказала Иньянна.— Они жгут мне грудь.

— Отлично сработано,— обнадежила ее Лилэйв.— Выпьем нынче ночью золотистого в твою честь.

— И драконьего молока?

— Сохрани его,— серьезно посоветовала девушка.— Выпьешь с Галайном, когда тебя пригласят на обед в Ниссиморн Проспект.

Ночью Иньянна несколько часов лежала с открытыми глазами, боясь, что сон принесет послание, а с посланием и наказание. Вино выпили, но фляжка драконьего молока лежала под подушкой, и она испытывала желание вернуть ее чаурогу,— сказывались поколения предков-лавочников. Воровка, думала она, воровка, воровка, я стала воровкой в Ни-мое. Почему я так поступила, по какому праву? По такому же, по какому та парочка украла мои двадцать роалов. Но при чем здесь чаурог? Если они украли у меня, а я — у него, он, что же, пойдет красть, в свою очередь? Прости меня, Властительница, подумала она, Король Снов истерзает мою душу… Но в конце концов, не могла же Иньянна не спать вечно, и уснула, и пришедшие сны были чудесными и величавыми. Она скользила бестелесно над городскими аллеями, над Хрустальным Бульваром, над Музеем Миров, над Палатой Колдовства к Ниссиморн Проспект, где ее принял в объятия брат герцога. Сон смутил ее, ни в коем случае не могла она видеть в нем наказание. Где же нравственность? Это противоречило всему, во что она верила. Получалось, что сама судьба предназначила ей быть воровкой. Все, что произошло с ней за минувший год, подводило к этому. Так, может, по воле Дивине стала она тем, кем стала? Иньянна улыбнулась своим мыслям. Какой цинизм! Она не может противиться судьбе!

Она воровала часто и хорошо. Первый страх попасться прошел через несколько дней. Свободно расхаживала по Большому Базару, иногда с кем-нибудь, иногда одна, прибирая к рукам все, что плохо лежит. Это было так легко, что начинало казаться почти не похожим на преступление, тем более, что Базар был всегда переполнен — население Ни-мои, говорили, составляет тридцать миллионов жителей и, казалось, все они находились на Базаре одновременно. Шумели, торговались, спорили, Иньянна с удовольствием вносила свою лепту в реку этого бытия.

Большая часть добычи у нее не задерживалась. Профессиональный вор редко хранил что-нибудь, кроме еды, и почти все трофеи немедленно продавались. Эта обязанность лежала на хьертах. Их было трое — Бьорк, Ханх и Мозинхант, они входили в широко раскинутую сеть скупщиков краденого, состоявшую в основном из их соплеменников; скупщики быстро, оптом, вывозили добычу с Базара, а после продавали по законным каналам, и зачастую товары возвращались к тем же торговцам, у которых были украдены. Иньянна быстро постигла, какие вещи нужно и можно воровать, а какие нет.

Поскольку Иньянна была новичком, действовала легко. Не все торговцы Большого Базара благодушно относились к гильдии воров, некоторые знали и лицо Лилэйв, Атэйва, Сидэйна и остальных, приказывали убираться из своих лавок, едва они появлялись. Но молодой человек Калибай был не известен никому, и Иньянна могла обирать лавки в здешнем столпотворении еще несколько лет, прежде чем ее начали бы узнавать.

Опасность подстерегала не столько от владельцев лавок, сколько от воров других семейств Базара. В лицо Иньянну пока не знали, были намного глазастее, чем торговцы, и трижды за первые десять дней хватали ее за руку. Сначала обмирала, почувствовав чужую руку на своем запястье. Но она никогда не терялась, оставалась спокойной и говорила просто: "Я Калибай, брат Агормэйла", и слова действовали мгновенно. После третьего случая ее больше не беспокоили.