Хроника моей жизни

После целодневных подвигов в разнообразных играх мы не без труда возвращались из рощи домой, иногда довольно поздним вечером, и скоро бросались в постель, забывая и об ужине.

Так проходил май. В июне мы занимались учением с удвоенным уже усердием, хотя субботние и праздничные прогулки за город не прекращались, несмотря на запрещения начальства. В первых числах июля, среди несносной жары и духоты, начинались годичные испытания; около 14-го числа был ежегодно публичный экзамен. К этому торжественному акту были у нас немалые приготовления. Дня за два или за три посылали учеников, освободившихся от частных экзаменов, в поле за цветами и в лес за древесными листьями, преимущественно кленовыми. В каждом почти курсе было по одному или по два ученика, сведущих несколько в рисовании и декоративном искусстве. Эти-то доморощенные художники и принимали на себя заботу приготовить к публичному экзамену довольно большую залу, где, как выше было сказано, помещалось высшее отделение училища. Из кленовых листьев делали они гирлянды и украшали ими кафедру, двери и окна в зале, а из цветов выкладывали на полу пред кафедрою ковер с разными эмблематическими фигурами вроде утренней зари и с латинскою подписью aurora musis amica.

Публичные экзамены происходили всегда после обеда. Часа в четыре собиралась училищная корпорация и приглашенная по билетам высшая городская публика. При входе смотрителя в залу певчие пели Царю Небесный. Затем кто-нибудь из учителей говорил приветственную речь; далее производилось испытание избранных лишь учеников всех классов по разным предметам; между испытанием, для развлечения и увеселения публики, пели концерт, в котором всегда участвовал, с своим сильным басом, соборный диакон Кедров; в заключение читались разрядные списки учеников и раздавались награды – похвальные листы. Это – свидетельство о поведении и успехах того или другого ученика, подписанное смотрителем, с приложением училищной печати и написанное на четверке (это для младших классов) или на полулисте (для старших) с разрисованными полями и с таким же венком вверху, где изображалась птичка или что-нибудь в этом роде. Получить в торжественном собрании такую лестную награду составляло для нас, лучших учеников, верх блаженства. Я каждый год получал такие награды и, принося их домой, доставлял немалое удовольствие матери и сестрам. Все полученные мною похвальные листы долгое время хранились и украшали стены горницы нашего дома и затем куда-то утратились…

По окончании всего певчие пели Достойно есть… и учеников отпускали по квартирам…

На следующий день в соборе совершался благодарственный молебен в присутствии всех наставников и учеников, а затем в классах нам раздавали увольнительные билеты. Пообедавши на скорую руку, мы спешили домой, разумеется пешком, – и через три-четыре часа я был уже в объятиях своей матери и сестер.

Как проведена была мною первая вакация после школьных занятий, теперь припомнить не могу, но, по всей вероятности, очень весело и спокойно.

В сентябре мы опять собрались в школу. Переведенные из первого класса во второй, мы встретили здесь и нового наставника, и некоторые новые предметы.

Во втором классе сверх прежних предметов – чтения, чистописания, арифметики и нотного пения – нам стали преподавать краткий катехизис митрополита Платона, русскую и латинскую грамматику и греческое чтение. Скажу нечто курьезное о нотном пении. Наше училище, как сказано было выше, находилось среди базарной площади. По вторникам в Шуе были еженедельные базары. В летнее время окна в наших классах, разумеется, были открыты. Во вторник, после обеда, у нас всегда был класс нотного пения. Когда, бывало, затянем в тридцать или сорок голосов какой-нибудь догматик или ирмос, деревенские бабы со всех ног бегут к нашим окнам посмотреть, что тут делается, и когда услышат, что мы поем что-то церковное и божественное, а не мирские песни, приходят в умиление и начинают класть на окна – кто калачик, кто крендель, а иная копеечку или грошик.

Из моей домашней жизни во время учения моего во втором приходском классе живо сохранилось в моей памяти следующее обстоятельство. Нам в летние жары дозволено было купаться в реке, но не иначе, как под наблюдением наставников. Для сего в определенный час мы должны были собираться в квартиру учителя и все вместе идти на реку. Раз Константин Николаевич повел нас купаться в Тезе. Когда он и мы разделись и вошли в реку, он взял меня, как любимого ученика, на руки и пошел со мною в глубь реки. Может быть, он хотел научить меня плавать; но мне показалось, что он хотел меня утопить: я закричал изо всей мочи и вцепился ему в лицо ногтями, забывши о том, что он мой учитель. Кончилось, разумеется, тем, что он должен был возвратиться со мною к берегу, и я с тех пор боялся купаться с учителем.