Хроника Мухаммеда Тахира ал-Карахи

Когда имам возымел намерение вернуться из Петербурга, то он захотел вторично встретиться с царем. Причина этому следующая. Когда после того, как его величество проявил в отношении имама бесконечное уважение, оказал ему возвеличение и почет и покрыл крыльями его сожаления и сострадания то, что имело место с его стороны в прошедшие дни вражды, то имам счел для себя обязательным лично отблагодарить его и выразить благодарность от глубины сердца за все его благодеяния и милости к нему, ибо это было причиной увеличения благоденствия и исчезновения сожаления. Он попросил у царского величества разрешения на эту встречу. И вот фирманом властным и решением славным было разрешено имаму просимое им и приказано прибыть к царю. Когда мы прибыли с имамом к «высоким дверям», то имама ввели с полковником Богуславским в специально для него приготовленное помещение. А я, мой брат Абд ар-фахим и друг имама, приставленный к нему от высокого государства, капитан Руновский, остались в другом помещении, находящемся перед тем, куда ввели имама.

Царь беседовал с имамом долго. Я не знаю, что было между ними тогда из речей, кроме того, что, когда имам вышел от царя, его лицо блестело, подобно новой луне, от сильной радости и веселья, вызванных всем тем, что он увидел из почтения и царских милостей. [Это было] такое великое почитание, которое [293] превышает все упомянутое выше. Среди подарков царя имаму была очень дорогая золотая шашка,[183] подаренная рукой уважения и почитания. Да пусть не придет тебе в голову, слушатель, что это — вещь обычная даже для каждого из великих и начальников.

Затем царь пригласил к себе меня и капитана Афлуна, который был со мной. Когда мы приблизились к царю, то мы приветствовали его по обычаю русских наклоном головы. Я увидел признаки веселья и смеха на его лице. Он побеседовал со мной кое о чем. Например, он спросил: «Как ты нашел Петербург?» и пр. и пр. Я отвечал ему в меру своих знаний и ума. Затем он обратился к Руновскому и сказал ему: «Поистине, я доволен твоей службой». Он вышел, мы также ушли после него из его дома и отправились в Петербург. Через день после этого пришли посланцы от царицы с дорогими подарками для жен имама и его дочерей. Они показывали имаму все то, что было с ними из подарков, говоря: это — такой-то, это — такой-то, называя имена каждой из этих женщин по отдельности.

Среди подарков были: трое четок из жемчуга, цена каждых из них 300 рублей. Две четыреугольные коробки, в каждой из них — птица из золота, как настоящая, издающая удивительные трели. Подобных вещей мы раньше не видывали. Эти коробки были из бумаги. Две булавки из золота, украшенные драгоценными камнями, прикалываемые к платью на груди. Они предназначались для двух жен имама. И такие же булавки для всех дочерей. С этими подарками и с великим почетом вернулся имам из Петербурга, скованный и плененный цепями оказанных ему милостей [294] и связанный по рукам путами проявленного в отношении его почтения. Однако, когда я вспоминаю закон наших людей в части содержания пленников, то содрогается моя кожа и морщится веселость моего лица, стыдясь [при сравнении] с тем, что мы видели здесь.

Глава о выпрямлении искривленных от природы ног дочери имама Шамиля Наджабат

Знай, что когда Афлун Руновский узнал, что царь любит оказывать уважение и почет Шамилю, то он захотел сам испытать состояние Шамиля — доволен ли он от глубины сердца всем тем, что сделал ему царь, или же осталось у него еще какое-либо другое желание, которое он не довел до сведения царя, [он это делал] для того, чтобы самому приложить старание в выполнении основных желаний имама. Руновский увидел, что имам благодарен Аллаху всевышнему и доволен царем. Однако он понял, что в душе имама все же затаено еще одно желание — выправить ноги его дочери Наджабат.

В один из дней он покинул нас и через некоторое время вернулся в Калугу с удивительнейшей из людей по нраву личностью, которую звали Людвиг Киржановский.

Он привел его к имаму, Руновский сел рядом с имамом, а того посадил в стороне. Они вели длинный разговор. Киржановский рассказывал имаму о том, что он видел в Москве и Петербурге, и разные другие рассказы. И вот — его речь хорошая, но не согласуется с нашими речами, наоборот, все, что он говорит, — странные слова, чуждые для наших умов. Мы тогда сказали сами себе: «Кто это? Какой-нибудь ангел, или дух или святой, скрывшийся от людей?»

Наконец, мы узнали, что это был обычный смертный, а не ангел и пр. Во время этого разговора Афлун [295] сказал: «О имам, я искал долгое время лекарство для твоего сердца и, наконец, нашел это лекарство, — и он указал на этого человека, — в лавках Петербурга и доставил его тебе бесплатно. Пусть приносит пользу в устранении твоих забот, которые остались до сих пор у тебя в помыслах еще с того времени, когда ты был на Кавказе».

Мы удивились ему и этим его словам и подумали, что он подшучивает над имамом.