Хроника № 13 (сборник)

А Е. Шубина взяла рассказ для сборника «Всё о моем доме». «Те, что до нас». Когда написал, даже не помню. Ощущение – в бессознательном состоянии. Или во сне. Хочется ночью проснуться и посмотреть: не сижу ли я там за столом втихомолку?

* * *

Для Пускепалиса и театра Безрукова делаю инсценировку «Первого второго пришествия»[8]. Написал текст, отличный от книги, сценария и двух первых вариантов пьесы. Ощущение, что только сейчас овладел формой, ясное понимание, что, зачем, для чего и как.

* * *

Трудный разговор по сериалу. Отстаивал свой вариант финала. Не отстоял. Да и какие могут быть диспуты, если в любом типовом договоре записано: «Автор не будет считать требования Продюсера по внесению в Сценарий изменений, которые тот сочтет необходимыми, нарушением своего права на свободу творчества». Дословно. Это все равно, что судья в приговоре огласит: «Подсудимый не будет считать помещение в тюрьму лишением свободы».

Самое умное – профессионально халтурить.

Или рвать жилы и так написать, чтобы и продюсера пробило. Ибо он иногда тоже человек.

* * *

Впереди видится книга. Не «Дом на углу», как предполагалось. Это формально. Название по рассказу. Возможно, «Идея».

Не надо ничего говорить

Туфьев пришел к Оле с задумчивым лицом.

Олю это насторожило, но она промолчала. Надеялась – обойдется.

Не обошлось: выпив, как всегда, крепкого кофе без сахара, Туфьев сказал:

– Послушай…

– Не надо! – жалобно попросила Оля.

– Чего не надо?

– Не надо ничего говорить! Разве нам без этого плохо?

– Нам хорошо, – согласился Туфьев. – Но ты даже не знаешь, что я хотел сказать.

– Меньше знаешь – лучше спишь, – вспомнила Оля любимую поговорку отца.

– Ты боишься жизни? – мужественно догадался Туфьев.

«К чему он клонит?» – подумала Оля и ответила:

– Нет. Просто сохраняю свой внутренний позитив.

– А вдруг я хотел тебе предложение сделать? Тоже не говорить?

Оля чуть не заплакала. Если бы предложение, пусть бы так сразу и сказал. А теперь неизвестно. Скажешь ему: ладно, говори, а он вместо предложения что-то такое скажет, что всю жизнь будешь жалеть. Он ведь человек непредсказуемый. И странный – кофе пьет без сахара. Это невкусно, но Туфьев последователен: он практически не употребляет сахара и соли, остерегается острого и пряного, чурается алкоголя, бережет здоровье. Конечно, оно неплохо, но если человек так мучает себя, можно представить, как он способен мучить других!

И Оля сказала:

– Не говори.

– Ого. То есть вообще ничего не говорить?

– Нет, вообще можно. А то, что собирался, этого не надо.

– Да откуда ты знаешь, что я собирался сказать?! – вскипел Туфьев.

– Пожалуйста, не кричи на меня.

– Я не кричу, а просто голос повысил, потому что чушь какая-то!

– Какая чушь? В чем?

– В твоем поведении.

– А что я такого сделала? – удивилась Оля.

– Да ничего!

– Нет, что?

– Ничего!

– Нет, я серьезно?

Оля не любила, когда Туфьев обижался. Он мог обижаться долго, а Оля терпеть не могла того, что долго длится. Поэтому она вздохнула и сказала:

– Ладно, говори.

– Нет уж, спасибо, наговорился! – Туфьев встал и отвернулся к окну, сунув руки в карманы. – Так наговорился, аж голова болит! Какой полет мысли, какая полемика!

– Ты хочешь о чем-то поспорить? – обнадежилась Оля. – Ей иногда нравилось спорить с Туфьевым на отвлеченные темы, то есть темы, не касающиеся их отношений.

– А о чем спорить? – разочарованно спросил Туфьев. – Ладно, извини, я сегодня не в настроении. Не будем усугублять. Я пойду, ладно?

– Это я тебе испортила настроение?

– Нет. Ветром надуло.

– Ты можешь сказать все, что хочешь.

– Зачем? Кому это надо?

– Мне.

– Не смеши. Все, пока.

И Туфьев ушел.

С одной стороны, все получилось как-то не очень, с другой, Оля успокоилась. Неправду говорят, будто неизвестность страшна. Неизвестность – то, чего нет, а вот ясность может оказаться намного хуже того, что ты мог предположить.

На ночь она по привычке просмотрела новости в интернете. Как обычно: там гражданская война, там теракт с человеческими жертвами, этот проворовался, а того избирают на четвертый срок. Полная тоска и безнадежность. А у нее пока все хорошо. Ну, или не вполне хорошо, но более-менее.

Тридцать первое октября

две тысячи тринадцатого года

Понятой

Кориков возвращался домой после ночной смены – он работал инженером-диспетчером теплосетей.

Лифт не работал, пришлось подниматься пешком.

Ничего, это даже хорошо для здоровья, подумал Кориков. Особенно когда всю ночь сидишь.

На площадке четвертого этажа стояли два человека в полицейской форме и курили. Рядом с ними жалась к стене женщина с испуганным сонным лицом. Кажется, она здесь живет.

Занятная сценка, подумал Кориков. Что бы она значила?