Хроника о девушках Сэмплика (ЛП)

Пэм говорит нет, нет: заходила сегодня в Интернет: освобождённые ДС = уголовное преступление (!). Не думаю, что они будут судить восьмилетнюю девочку, но всё же. Если мы признаемся, то заведут ли на Эву дело? Отправят ли её к специалисту? Запишут ли это в протокол? Чувствует ли Эва себя виноватой? Станет ли плохим человеком, наобщавшись с плохими людьми, изменит ли свою отношение к такому понятию как «достижение», и окажется ли не в состоянии вести полноценную жизнь, а всё из-за одной ошибки, которую она совершила будучи маленькой девочкой?

Нет.

Нельзя рисковать.

Мы с Пэм обсуждаем м приходим к следующему: должны же быть такие поедатели грехов, которые в былые времена поедали грехи[16]. Или тела грешников вместе с ними? Ели ли они мясо от тела умершего грешника? Не помню точно, чем они там занимались. Но мы с Пэм согласились: будем с ней чем-то вроде поедателей грехов в том смысле что: ради Эвы спутаемся в показаниях, будем держать копов в неведении любой ценой, переступим закон, когда потребуется.

Пэм спрашивает: Я ещё пишу книгу? Не будет ли эта книга = юридическим документом? Писал ли я туда об Эве, о её роли? Не станем ли мы из-за неё виновными, и не создаст ли она проблем в суде? Не могут ли они забрать книгу в суд? Не перестать ли мне писать туда, вырвать спорные страницы? Не лучше ли вообще эту книгу уничтожить?

Говорю Пэм, что я люблю туда писать, хочу продолжить это занятие, и не хочу её уничтожать.

Пэм: Ну тебе решать. Не мне же? Это того не стоит.

Пэм умна. Пэм великолепно судит по ситуациям. Задумываюсь (Если в книге не будет записей, читатель будущего узнает, что я (ещё раз!) решил, что Пэм = права.)

Моя догадка, моя надежда: у копов много всяких банальных дел, мы маленькая рыбка, наше дело = в низком приоритете, все скоро о нас забудут.

 (8 окт.)

Нет. Опять. Никто ничего не забыл.

Сейчас объясню.

Весь день работал.

Был обычный серый день.

Может читатель будущего представить себе как мучительно было корпеть весь день за работой, когда только и хочешь, как поскорее смыться домой и поговорить с Пэм об Эве, то есть о том, что предпринять дальше, забрать её со школы, крепко её обнять, сказать ей, что всё будет хорошо, уверить её в том, что хотя мы и не одобряем её поступка, она всегда будет нашей девочкой, всегда будет зеницей нашего(-их) ока(ок)?

Но в этой жизни отец должен делать возложенные на него функции.

Дотерпеть весь день до конца.

Затем обычный проезд до дома: агентство по продаже поддержанных автомобилей, карьер, длинное шоссе с видом на убогие многоэтажки и вывешенное бельё, на сельской местности — пионерское кладбище и здание, в котором когда-то был торговый центр, но он в последствии обанкротился.

Затем наш маленький дом + печальный пустой двор.

У задних ворот стоит парень.

Подошёл, поговорил с ним.

Парень = Джерри. Детектив (!), который ведёт наше дело. Активисты = разгулялись у нас в городе, говорит он, мэр заволновался (!). Говорит, что знает, что с деньгами у нас всё плохо, чувствует, что дельцы в «Гринвее» заслуживают того, чтобы их варили в масле. Я и сам не богат, говорит он, семейный человек, знает, как огорчился б, если бы задолжал какой-то корпорации 8600$. Но не волнуйтесь, продолжает он. Он не успокоится, пока не найдёт активистов. Он их не любит. Благороден ли их поступок? Нет. ДС становятся незаконными иммигрантами, они забирают у «законных американцев» рабочие места. Джерри очень много против чего. Отец Джерри ехал из Ирландии на судне, всю поездку его рвало, приехав в Америку он заполнил требуемые документы. Вот как надо делать иммигрантам, вот так = правильно, считает Джерри.

Ха-ха, говорит он.

Улыбается, вытирает рот рукой.

Джерри любит поговорить. До того как стать копом, он работал учителем. Он так рад, что не будет больше преподавать. Его ученики — то ещё отродье. С каждым годом всё борзее. Последние несколько лет он всё ждал, когда б кто-нибудь из них зарезал его или застрелил. Чем темнее дети, тем хуже обстоят дела. Если бы я знал, что он имеет в виду. Ничего не имеет против людей с тёмной кожей, но недоволен теми темнокожими, которые отказываются работать и учить язык и продолжают прикалываться над учителем. В детстве он никогда бы не подсунул преданному учителю в диетическую колу лягушонка. Так поступал с ним один его темнокожий ученик, они там почти все были темнокожими. Его не зарезали, но он уверен, что его бы, в конце концов, убил какой-нибудь подонок или кто другой. У детей и так стресс, так что подложить лягушонка в напиток учителю, не проблема, т. е. заколоть = следующий логический шаг.

Дети просто дети, говорю я.

И да, и нет, говорит Джерри. Дети = будущие взрослые. Что хорошо для гусыни, хорошо и гусаку. Однажды видел фильм про львёнка, которому позволили бегать, где захочет: лев вырос, съел собственного хозяина. Следовательно, с детьми тоже нужно быть строже.