Хроника одного заговора

«Николас Иванов родился в 1886 году в Петербурге, бывший министр антибольшевистской армии, приговаривался (по его словам) к смертной казни большевиками, без подданства, русский эмигрант, проживает в Брюсселе. Хотел бы заниматься…»

Все, чем господин Иванов хотел заниматься, было подробно изложено в письме. Программа, составленная им для немцев, начиналась с главного, так сказать основополагающего, пункта:

«Необходимо провозгласить фюрера Адольфа Гитлера великим освободителем России, которому русский народ должен быть вечно благодарен, а Германию — великодушным другом русского народа».

Прочие пункты программы, общим числом пятнадцать штук, были в соответствии с первым:

«Все коммунисты-мужчины и активные женщины коммунистки должны быть арестованы», «активная коммунистическая молодежь подлежит заключению в концентрационные лагеря», «имущество коммунистов и враждебно настроенных лиц должно быть конфисковано в пользу оккупационных властей», «еврейский вопрос следует разрешить по национал-социалистскому образцу» и т. д.

Неплохая вышла программочка, тщательно обдуманная, солидная и, что важней всего, открывающая ему, Иванову, прямую дорогу к вершинам власти и славы.

Лишь одно было скверно — немцы не спешили с ответом. Черт их знает почему, но ставка Гитлера безмолвствовала, будто и не получала его программы.

Тогда он решил отправить второе послание, затем третье, затем четвертое. Откровенно говоря, он опасался, что ему перебегут дорогу более удачливые и молодые претенденты на устройство запутанных российских дел.

В четвертом послании в ставку Гитлера, от 11 июля 1941 года, господин Иванов решил двинуть с главных козырей, казавшихся ему особенно убедительными:

«Я прошу это мое заявление рассматривать обособленно от всех остальных возможных просьб и предложений со стороны русских… Мой огромный опыт, приобретенный в гражданскую войну, дает мне право быть выслушанным первоочередно… В сущности, моя деятельность была истинно фашистской уже в 1919 году, когда еще не было понятия „фашист“, и поэтому я с гордостью называю себя первым фашистом».

Бедный, бедный господин Иванов, до чего же он просчитался, как жестоко был наказан за свою провинциальную самонадеянность! Что-то вдруг стронулось. То высокие немецкие инстанции молчали, будто воды в рот набрав, то начали проявлять повышенное внимание к персоне «первого фашиста». Что это за птица объявилась в Брюсселе? Не слишком ли много о себе воображает, не следует ли к ней приглядеться?

Из канцелярии рейхсминистра по оккупированным восточным областям последовал спешный запрос в иностранный отдел абвера: немедленно представить исчерпывающую справку о подателе писем — кто таков, чем дышит, что у него в прошлом.

Господин Иванов еще надеялся, еще бомбардировал Берлин своими посланиями из Брюсселя. Писать, правда, стал несколько короче, сбавил заметно и тон: «Имею честь просить дать какое-нибудь движение моим настоятельным прошениям». Дали движение, дали! Ответ абвера оказался четким и совершенно недвусмысленным. Неблагонадежен на все сто процентов, в юности вращался в кругах террористического направления, считает себя личным другом Керенского. Резюме: об использовании на Востоке не может быть и речи.

Докладывать этот ответ господину рейхсминистру сочли нецелесообразным, бесполезно утруждать высокое начальство. Просто советник министра господин Петцольд наложил на абверовской бумажке коротенькую, но энергичную резолюцию: «Впредь содержать в концентрационном лагере». И погорел «первый фашист», только и видели господина Иванова…

Зато сэр Поль Дюкс оказался куда как удачливее и предусмотрительнее. Тихонько досидел до конца войны и разгрома фашизма, не торопясь сочинял новое, расширенное издание своей шпионской «Исповеди», особенно нажимая на антисоветчину, а дождавшись первых дуновений ветров холодной войны, начавшихся с фултонской речи Черчилля, опять сделался незаменимым специалистом по «русскому вопросу». Выступал с лекциями, вновь стал разъезжать по белу свету, предпринял вояж в Америку, где встретили его более чем гостеприимно. Правда, был он уже не единственным и не самым бойким «специалистом», в изобилии появились конкуренты, именовавшие себя «советологами» и «кремлеведами», так что приходилось стараться, чтобы не отстать от них.

Впрочем, это тема для другого рассказа, который также будет с немалым количеством приключений.

Таковы некоторые события, происшедшие спустя пять, спустя десять и спустя двадцать пять лет после бесславной авантюры с операцией «Белый меч».

Что же касается солдат Дзержинского, людей революционного долга, то они во все времена продолжали и продолжают свою неусыпную чекистскую вахту.

На смену одним приходят другие бойцы, эстафета передается из рук в руки, и всегда бодрствует, всегда начеку эта бессонная вахта.

Солдаты Дзержинского
Союз берегут.